Дни турбиных спектакль дом булгакова. Дни Турбиных (пьеса). История создания пьесы
Печатается по указанному изданию.
Рукописное наследие Булгакова 1920-х гг. оказалось крайне скудным: большая часть его сочинений этого времени сохранилась в печатном или машинописном (пьесы) виде. Видимо, сам писатель, находясь в трудных условиях, не придавал большого значения своим черновым автографам, а Е. С. Булгаковой, благоговейно относившейся к рукописям писателя и стремившейся сохранить каждую его строчку, рядом с ним не было. Поэтому зачастую возникают трудности при восстановлении истории написания сочинений 1920-х гг. Пьеса «Дни Турбиных» («Белая гвардия») не является в этом смысле исключением: черновые автографы не сохранились. Но сохранились три ее машинописные редакции. Именно о трех редакциях пьесы говорил и сам автор в беседе с П. С. Поповым, который зафиксировал содержание этой и других бесед документально. Так вот, Булгаков отмечал, что «у пьесы три редакции. Вторая редакция наиболее близка первой; третья наиболее отличается» (ОР РГБ, ф. 218, №1269, ед. хр. 6, л. 1, 3). Запомним эти авторские указания и перейдем к краткой истории написания пьесы.
То, как возник замысел пьесы, Булгаков превосходно изобразил в «Записках покойника». Мы приведем лишь некоторые строки из этого текста.
«Вьюга разбудила меня однажды. Вьюжный был март и бушевал, хотя и шел уже к концу. И опять... я проснулся в слезах!.. И опять те же люди, и опять дальний город, и бок рояля, и выстрелы, и еще какой-то поверженный на снегу.
Родились эти люди в снах, вышли из снов и прочнейшим образом обосновались в моей келье. Ясно было, что с ними так не разойтись. Но что же делать с ними?
Первое время я просто беседовал с ними, и все-таки книжку романа мне пришлось извлечь из ящика. Тут мне начало казаться по вечерам, что из белой страницы выступает что-то цветное. Присматриваясь, щурясь, я убедился в том, что это картинка. И более того, что картинка эта не плоская, а трехмерная. Как бы коробочка, и в ней сквозь строчки видно: горит свет и движутся в ней те самые фигурки, что описаны в романе. Ах, какая это была увлекательная игра... Всю жизнь можно было бы играть в эту игру, глядеть в страницу... А как бы фиксировать эти фигурки?.. И ночью однажды я решил эту волшебную камеру описать... Стало быть, я и пишу: картинка первая... Ночи три я провозился, играя с первой картинкой, и к концу этой ночи я понял, что сочиняю пьесу. В апреле месяце, когда исчез снег со двора, первая картинка была разработана... В конце апреля и пришло письмо Ильчина...»
Быть может, все так в действительности и было, но по сохранившимся документам видно, что первый набросок пьесы Булгаков сделал 19 января 1925 г. Это явствует из его собственноручной записи в альбоме по истории «Дней Турбиных» (ИРЛИ, ф. 362, № 75, л. 1). А письмо от Б. И. Вершилова (Студия Художественного театра) от 3 апреля 1925 г. Булгаков получил, видимо, не в конце апреля, а раньше.
Так случилось, что Булгакову было сделано сразу два предложения на инсценировку романа «Белая гвардия»: от Художественного театра и Театра Вахтангова (см.: Яновская Л. Творческий путь Михаила Булгакова. М., 1983. С. 141-142). К огорчению вахтанговцев, Булгаков выбрал МХАТ, но утешил первых тем, что стал для них писать «Зойкину квартиру».
Над первой редакцией пьесы Булгаков работал в июне-августе 1925 г., но с перерывами (с 12 июня по 7 июля Булгаковы гостили у Волошиных в Коктебеле). Об этом имеются красочные авторские зарисовки в тех же «Записках покойника». Например, такие: «Я не помню, чем кончился май. Стерся в памяти и июнь, но помню июль. Настала необыкновенная жара. Я сидел голый, завернувшись в простыню, и сочинял пьесу. Чем дальше, тем труднее она становилась... Герои разрослись... и уходить они никуда не собирались, и события развивались, а конца им не виделось... Потом жара упала... Пошел дождь, настал август. Тут я получил письмо от Миши Панина. Он спрашивал о пьесе. Я набрался храбрости и ночью прекратил течение событий. В пьесе было тринадцать картин».
Не имея необходимого драматургического опыта и стремясь как можно больше выбрать из романа наиболее ценного материала, Булгаков создал пьесу очень большого объема, по содержанию мало отличавшуюся от романа. Наступил самый трудный момент - пьесу нужно было основательно сократить. Обратимся вновь к авторскому тексту: «...я понял, что пьесу мою в один вечер сыграть нельзя. Ночные мучения, связанные с этим вопросом, привели к тому, что я вычеркнул одну картину. Это... положения не спасло... Надо было еще что-то выбрасывать из пьесы, а что - неизвестно. Все мне казалось важным... Тогда я изгнал одно действующее лицо вон, отчего одна картина как-то скособочилась, потом совсем вылетела, и стало одиннадцать картин. Дальше... ничего сократить не мог... Решив, что дальше ничего не выйдет, решил дело предоставить его естественному течению...»
15 августа 1925 г. пьеса «Белая гвардия» (первая редакция) была представлена театру, а в сентябре состоялась первая читка. Однако уже в октябре ситуация с пьесой осложнилась в связи с отрицательным отзывом, поступившим от А. В. Луначарского. 12 октября, в письме В. В. Лужскому, одному из ведущих актеров и режиссеров театра, он замечает: «Я внимательно перечитал пьесу „Белая гвардия". Не нахожу в ней ничего недопустимого с точки зрения политической, но не могу не высказать Вам моего личного мнения. Я считаю Булгакова очень талантливым человеком, но эта его пьеса исключительно бездарна, за исключением более или менее живой сцены увоза гетмана. Все остальное либо военная суета, либо необыкновенно заурядные, туповатые, тусклые картины никому не нужной обывательщины. В конце концов, нет ни одного типа, ни одного занятного положения, а конец прямо возмущает не только своей неопределенностью, но и полной неэффективностью... Ни один средний театр не принял бы этой пьесы именно ввиду ее тусклости, происходящей, вероятно, от полной драматической немощи или крайней неопытности автора».
Это письмо требует некоторых пояснений, поскольку оно сыграло большую роль в дальнейшей судьбе пьесы. Чрезвычайно важна первая фраза А. В. Луначарского о том, что он не видит ничего недопустимого в пьесе с точки зрения политической. Собственно, это главное, что и требовалось от него театру, - проходит ли пьеса по параметрам политическим или нет. Отрицательный отзыв наркома по этому вопросу сразу закрывал пьесе путь на сцену. И что важно отметить, А. В. Луначарский и в дальнейшем не выдвигал открыто политических требований в отношении пьесы, а на последней стадии проявил принципиальность и поддержал театр и Станиславского при решении вопроса о пьесе в высших инстанциях.
Не было формальным актом вежливости и его заявление о том, что считает Булгакова талантливым человеком. Очевидно, он был уже знаком со многими рассказами и повестями писателя, среди которых «Роковые яйца», повесть, на которой проверялось отношение к нему со стороны читателя. Что же касается «бездарности» пьесы и прочих резких замечаний А. В. Луначарского, то нужно иметь в виду, что сам нарком написал довольно много пьес, которые ставились некоторыми театрами, но успеха не имели (даже Демьян Бедный публично называл их именно бездарными). Поэтому элемент пристрастия несомненно присутствовал. Но ведь первая редакция пьесы действительно страдала многими недостатками, и прежде всего своей растянутостью, о чем автор прекрасно знал.
Театр отозвался на замечания наркома немедленно. 14 октября состоялось экстренное заседание репертуарно-художественной коллегии МХАТа, принявшей следующее постановление: «Признать, что для постановки на Большой сцене пьеса должна быть коренным образом переделана. На Малой сцене пьеса может идти после сравнительно небольших переделок. Установить, что в случае постановки пьесы на Малой сцене она должна идти обязательно в текущем сезоне; постановка же на Большой сцене может быть отложена и до будущего сезона. Переговорить об изложенных постановлениях с Булгаковым».
Булгаков отреагировал на такое «революционное» решение театра остро, эмоционально и конкретно. На следующий день, 15 октября, он написал письмо В. В. Лужскому, в котором содержались ультимативные требования к театру. Впрочем, письмо это настолько «булгаковское», что его целесообразно, на наш взгляд, воспроизвести:
«Глубокоуважаемый Василий Васильевич.
Вчерашнее совещание, на котором я имел честь быть, показало мне, что дело с моей пьесой обстоит сложно. Возник вопрос о постановке на Малой сцене, о будущем сезоне и, наконец, о коренной ломке пьесы, граничащей, в сущности, с созданием новой пьесы.
Охотно соглашаясь на некоторые исправления в процессе работы над пьесой совместно с режиссурой, я в то же время не чувствую себя в силах писать пьесу наново.
Глубокая и резкая критика пьесы на вчерашнем совещании заставила меня значительно разочароваться в моей пьесе (я приветствую критику), но не убедила меня в том, что пьеса должна идти на Малой сцене.
И, наконец, вопрос о сезоне может иметь для меня только одно решение: сезон этот, а не будущий.
Поэтому я прошу Вас, глубокоуважаемый Василий Васильевич, в срочном порядке поставить на обсуждение в дирекции и дать мне категорический ответ на вопрос:
Согласен ли 1-й Художественный театр в договор по поводу пьесы включить следующие безоговорочные пункты:
1. Постановка только на Большой сцене.
2. В этом сезоне (март 1926).
3. Изменения, но не коренная ломка стержня пьесы.
В случае если эти условия неприемлемы для Театра, я позволю себе попросить разрешение считать отрицательный ответ за знак, что пьеса „Белая гвардия" - свободна» (Музей MXAT, №17452).
Реакция театра была оперативной, ибо пьеса понравилась и актерам, и режиссерам. 16 октября репертуарно-художествениая коллегия МХАТа приняла следующее решение: «Признать возможным согласиться на требование автора относительно характера переработки пьесы и на то, чтобы она шла на Большей сцене» (см.: Марков П. А. В Художественном театре. Книга завлита. М., 1976. Раздел «Материалы и документы»). Такое решение устроило и автора, и театр, ибо оно было разумно компромиссным. В своих воспоминаниях П. А. Марков удачно сформулировал те проблемы, которые возникли с первой редакцией пьесы «Белая гвардия»: «М. А. Булгаков, который впоследствии строил пьесы виртуозно, первоначально в инсценировке „Белой гвардии" слепо шел за романом, и уже в работе с театром постепенно возникала стройная и ясная театральная композиция „Дней Турбиных"» (Марков Л. А. С. 26). 21 октября состоялось первоначальное распределение ролей...
Булгаков прекрасно понимал, что пьесу необходимо прежде всего изменить структурно, «ужать». Без потерь, конечно, обойтись было нельзя. Кроме того, требовалось изъять из текста прямые выпады против здравствующих руководителей государства (слишком часто в пьесе упоминалось имя Троцкого). Более двух месяцев потребовалось ему для создания новой редакции пьесы - второй. Позже, диктуя П. С. Попову отрывочные биографические заметки, Булгаков кое-что ценное сказал и о работе над пьесой «Белая гвардия», в частности, такое: «Слил в пьесе фигуру Най-Турса и Алексея для большей отчетливости. Най-Турс - образ отдаленный, отвлеченный. Идеал русского офицерства. Каким бы должен был быть в моем представлении русский офицер... Скоропадского видел однажды. На создание образа в пьесе это не отразилось. В Лариосике слились образы трех лиц. Элемент „чеховщины" находился в одном из прототипов... Сны играют для меня исключительную роль... Сцена в гимназии (в романе) написана мною в одну ночь... В здании гимназии в 1918 г. бывал неоднократно. 14 декабря был на улицах Киева. Пережил близкое тому, что имеется в романе...» (ОР РГБ, ф. 218, № 1269, ед. хр. 6, л. 3-5).
О том, с каким напряжением работал Булгаков над второй редакцией пьесы, можно судить по его письму писательнице С. Федорченко от 24 ноября 1925 г.: «...Я погребен под пьесой со звучным названием. От меня осталась одна тень, каковую можно будет показывать в виде бесплатного приложения к означенной пьесе» (Москва. 1987. № 8. С. 53).
В январе 1926 г. Булгаков представил вторую редакцию пьесы в Художественный театр. Текст был переработан и значительно сокращен, из пятиактной пьеса превратилась в четырехактную. Но, как отмечал сам автор, вторая редакция была очень близка к первой по содержанию. По мнению многих специалистов, именно эта редакция должна быть признана канонической, поскольку она более всего отвечала авторским замыслам. Но этот вопрос остается довольно спорным по многим причинам, о которых целесообразнее говорить в специальных исследованиях.
Началась настоящая театральная работа с пьесой, о которой многие ее участники вспоминали с восхищением. М. Яншин (Лариосик): «Все участники спектакля настолько хорошо собственной кожей и нервами чувствовали события и жизнь, которую описал Булгаков, настолько близко и живо было в памяти тревожное и бурное время гражданской войны, что атмосфера спектакля, ритм его, самочувствие каждого героя пьесы рождались как бы сами собой, рождались от самой жизни» (Мастерство режиссера. М., 1956. С. 170). П. Марков: «Когда возвращаешься воспоминаниями к „Дням Турбиных" и к первому появлению Булгакова в Художественном театре, то эти воспоминания не только для меня, но и для всех моих товарищей остаются одними из лучших: это была весна молодого советского Художественного театра. Ведь, по чести говоря, „Дни Турбиных" стали своего рода новой „Чайкой" Художественного театра... „Дни Турбиных" родились из романа „Белая гвардия". Этот огромный роман был наполнен такой же взрывчатой силой, какой был полон сам Булгаков... Он не просто присутствовал на репетициях - он ставил пьесу» (Воспоминания о Михаиле Булгакове. М., 1988. С. 239-240).
Режиссером спектакля был определен И. Судаков. Алексея Турбина репетировал Николай Хмелев, игрой которого впоследствии так был увлечен Сталин, роль Мышлаевского готовил Б. Добронравов. Была привлечена к репетициям молодежь (М. Яншин, Е. Соколова, М. Прудкин, И. Кудрявцев и др.), впоследствии ставшая блестящей сменой великому поколению актеров прошлого.
Но все это было впереди, весною же 1926 г. после напряженных репетиций спектакль (первых два акта) был показан К. С. Станиславскому. Вот сухие, но точные строки из «Дневника репетиций»:
«К. С., просмотрев два акта пьесы, сказал, что пьеса стоит на верном пути: очень понравилась „Гимназия" и „Петлюровская сцена". Хвалил некоторых исполнителей и сделанную работу считает важной, удачной и нужной... К. С. воодушевил всех на продолжение работы в быстром, бодром темпе по намеченному пути» (Москва. 1987. № 8. С. 55). А вот как все это представилось тогдашнему завлиту МХАТа Павлу Маркову:
«Станиславский был одним из самых непосредственных зрителей. На показе „Турбиных" он открыто смеялся, плакал, внимательно следил за действием, грыз по обыкновению руку, сбрасывал пенсне, вытирая платком слезы, - одним словом, он полностью жил спектаклем» ( Марков П. А. С. 229).
Это было короткое счастливое время внутренней творческой жизни Художественного театра. К. С. Станиславский с увлечением принимал участие в репетициях пьесы, и по его советам ставились некоторые сцены спектакля (например, сцена в Турбинской квартире, когда раненый Николка сообщает о гибели Алексея). Великий режиссер надолго запомнил время совместной работы с Булгаковым и потом часто характеризовал его как прекрасного режиссера и потенциального актера. Так, 4 сентября 1930 г. он писал самому Булгакову: «Дорогой и милый Михаил Афанасьевич! Вы не представляете себе, до какой степени я рад Вашему вступлению в наш театр! (Это после погрома, устроенного писателю в 1928-1930 гг.! - В. Л.). Мне пришлось поработать с Вами лишь на нескольких репетициях „Турбиных", и я тогда почувствовал в Вас - режиссера (а может быть, и артиста?!)». В те же дни Станиславский, указывая на Булгакова тогдашнему директору МХАТа М. С. Гейтцу, подсказывал: «Вот из него может выйти режиссер. Он не только литератор, но он и актер. Сужу по тому, как он показывал актерам на репетициях „Турбиных". Собственно - он поставил их, по крайней мере дал те блестки, которые сверкали и создали успех спектаклю». И еще через несколько лет Станиславский в письме режиссеру В. Г. Сахновскому утверждал, что вся «внутренняя линия» в спектакле «Дни Турбиных» принадлежит Булгакову (см.: Булгаков М. Дневник. Письма. 1914-1940. М., 1997. С. 238; Яновская Л. Творческий путь Михаила Булгакова. М., 1983. С. 167-168).
И нельзя не отметить еще один чрезвычайно важный факт в творческой биографии писателя, о котором почему-то нигде ничего не написано. В марте 1926 г. Художественный театр заключил договор с Булгаковым на инсценировку «Собачьего сердца»! Таким образом, МХАТ решил поставить сразу две пьесы Булгакова самого острейшего для того времени содержания. Можно предположить, что именно этот факт (договор на инсценировку запрещенной неопубликованной повести!) привлек внимание органов политического сыска и идеологического контроля, и с этого момента они стали вторгаться в процесс создания пьесы «Белая гвардия» (договор на инсценировку «Собачьего сердца» был аннулирован по взаимному согласию автора и театра; что причиной этому была политическая подоплека - нет никаких сомнений).
7 мая 1926 г. сотрудники ОГПУ проводят обыск на квартире Булгаковых и изымают рукописи «Собачьего сердца» (!) и дневника писателя, имевшего название «Под пятой». Обыску предшествовала большая агентурная работа, в результате которой Булгаков был признан чрезвычайно опасной фигурой с политической точки зрения.
В связи с этим и была поставлена задача недопустить постановку булгаковских пьес в театрах Москвы и прежде всего, конечно, его «Белой гвардии» в Художественном театре (см.: том «Дневники. Письма» наст. Собр. сочинений).
Давление оказывалось и на Булгакова (обыск, слежки, доносы), и на театр (требования органов политического сыска через Репертком о прекращении репетиций «Белой гвардии»). Вновь возобновились заседания репертуарно-художественной коллегии МХАТа, на которых стали дебатироваться вопросы о названии пьесы, о необходимости новых сокращений и т. д. Чтобы прекратить эту инициированную извне возню, Булгаков 4 июня 1926 г. написал в Совет и Дирекцию Художественного театра исключительно резкое заявление следующего содержания:
«Сим имею честь известить о том, что я не согласен на удаление Петлюровской сцены из пьесы моей „Белая гвардия".
Мотивировка: Петлюровская сцена органически связана с пьесой.
Также не согласен я на то, чтобы при перемене заглавия пьеса была названа „Перед концом".
Также не согласен я на превращение 4-актной пьесы в 3-актную.
Согласен совместно с Советом Театра обсудить иное заглавие для пьесы „Белая гвардия".
В случае, если Театр с изложенным в этом письме не согласится, прошу пьесу „Белая гвардия" снять в срочном порядке» (Музей МХАТ, № 17893).
Очевидно, руководство Художественного театра уже было осведомлено о начавшемся против Булгакова политическом (пока!) терроре (заявление писателя в ОГПУ о возврате ему его рукописей и дневника осталось без ответа, что было плохим предзнаменованием) и столь резкое его письмо восприняло довольно спокойно. В. В. Лужский ответил писателю обстоятельно и в доброжелательном тоне (письмо без даты):
«Милый Михаил Афанасьевич!
Что такое, какая Вас, простите, муха еще укусила?! Почему, как? Что случилось после вчерашнего разговора при К. С. и мне... Ведь вчера же сказали и мы решили, что „петлюровскую" сцену пока никто не выкидывает. На вымарку двух сцен Василисы Вы сами дали согласие, на переделку и соединение двух гимназических в одну тоже, на плац-парад петлюровский (!) с Болботуном Вы больших возражений не предъявляли! (выделено нами. - В. Л.) И вдруг на-поди! Заглавие же Ваше остается „Семья Турбиных" (по-моему, лучше Турбины...). Откуда пьеса станет трехактной? Две сцены у Турбиных - акт; у Скоропадского - два; гимназия, Петлюра, Турбины - три, и финал у Турбиных опять - четыре!..
Что Вы, милый и наш МХАТый Михаил Афанасьевич? Кто Вас так взвинтил?..» (ИРЛИ, ф. 369, № 48).
Но вскоре «взвинтиться» пришлось всему театру, и прежде всего всем тем, кто участвовал в постановке пьесы. 24 июня состоялась первая закрытая генеральная репетиция. Присутствовавшие на ней заведующий театральной секцией Реперткома В. Блюм и редактор этой секции А. Орлинский выразили свое неудовлетворение пьесой и заявили, что ее можно будет поставить этак «лет через пять». На следующий день на состоявшейся в Реперткоме с представителями МХАТа «беседе» чиновники от искусства сформулировали свое отношение к пьесе как к произведению, которое «представляет собой сплошную апологию белогвардейцев, начиная со сцены в гимназии и до сцены смерти Алексея включительно», и она «совершенно неприемлема, и в трактовке, поданной театром, идти не может». От театра потребовали сделать сцену в гимназии так, чтобы она дискредитировала белое движение и чтобы в пьесе было больше эпизодов, унижающих белогвардейцев (ввести прислугу, швейцаров и офицеров, действующих в составе армии Петлюры и т. п.). Режиссер И. Судаков пообещал Реперткому более определенно показать наметившийся среди белогвардейцев «поворот к большевизму». В конечном итоге театру было предложено доработать пьесу (см.: Булгаков М. А. Пьесы 20-х годов. Театральное наследие. Л., 1989. С. 522).
Характерно, что Булгаков ответил на это явно организованное давление на театр со стороны Реперткома (фактически со стороны ОГПУ, где «дело Булгакова» росло как на дрожжах) повторным заявлением на имя председателя Совнаркома (24 июня) с требованием возвратить ему дневник и рукописи, изъятые сотрудниками ОГПУ (ответа не последовало).
Пьеса и ее автор постепенно стали привлекать все большее внимание как ее противников, так и сторонников. 26 июня друг Булгакова Н. Н. Лямин написал драматургу эмоциональное письмо, в котором просил не уступать больше ничего, поскольку «театр уже достаточно коверкал пьесу», и умолял не трогать сцену в гимназии. «Ни за какие блага мира не соглашайся пожертвовать ею. Она производит потрясающее впечатление, в ней весь смысл. Образ Алеши нельзя видоизменять ни в чем, прикасаться к нему кощунственно...» (Творчество Михаила Булгакова. СПб., 1995. Кн. 3. С. 208).
И тем не менее театр прекрасно понимал (да и автор, с большим раздражением), что во имя спасения пьесы переделки ее необходимы. В письме режиссеру А. Д. Попову (постановщику «Зойкиной квартиры» в Вахтанговском театре) Булгаков вскользь коснулся и мхатовских проблем: «Переутомление действительно есть. В мае всякие сюрпризы, не связанные с театром (обыск был теснейшим образом „связан с театром". - В. Л.), в мае же гонка „Гвардии" в МХАТе 1-м (просмотр властями!), в июне беспрерывная работишка (возможно, Булгаков несколько смещает время из-за забывчивости. - В. Л.)... В августе же всё сразу...»
24 августа с приездом Станиславского возобновились репетиции пьесы. Был принят новый план пьесы, вставки и переделки. 26 августа в «Дневнике репетиций» было записано:, «М. А. Булгаковым написан новый текст гимназии по плану, утвержденному Константином Сергеевичем». Пьеса получила название «Дни Турбиных». Была изъята сцена с Василисой, а две сцены в гимназии соединены в одну. Были внесены и другие существенные поправки.
Но противники пьесы усиливали давление на театр и на автора пьесы. Обстановка накалялась и стала исключительно нервной. После очередной репетиции для Реперткома (17 сентября) его руководство заявило, что «в таком виде пьесу выпускать нельзя. Вопрос о разрешении остается открытым». Даже Станиславский после этого не выдержал и, встретившись с актерами будущего спектакля, заявил, что если пьесу запретят, то он уйдет из театра.
19 сентября была отменена генеральная репетиция спектакля, в текст пьесы стали вноситься новые реплики, а затем, в угоду Реперткому и А. В. Луначарскому, была снята сцена истязания еврея петлюровцами... Не успел Булгаков оправиться от этого удара (писатель не мог смириться с этим решением в течение многих лет), а уже 22 сентября его вызвали на допрос в ОГПУ (протокол допроса см.: настоящее Собрание. Т. 8). Конечно, все эти действия были скоординированы: ОГПУ и Репертком настаивали на снятии пьесы. Булгакова на допросе запугивали: ведь на 23 сентября была запланирована генеральная репетиция.
Генеральная репетиция прошла успешно. В «Дневнике репетиций» было записано: «Полная генеральная с публикой... Смотрят представители Союза ССР, пресса, представители Главреперткома, Константин Сергеевич, Высший Совет и Режиссерское управление.
На сегодняшнем спектакле решается, идет пьеса или нет.
Спектакль идет с последними вымарками и без сцены „еврея".
После этой генеральной репетиции Луначарский заявил, что в таком виде спектакль может быть разрешен для показа зрителям».
Но мытарства с пьесой на этом не только не закончились, а вступили в решающую фазу. 24 сентября пьеса была разрешена на коллегии Наркомпроса. А через день ГПУ пьесу запретило (вот она, настоящая Кабала!). Тогда А. В. Луначарский обратился к А. И. Рыкову со следующей почтотелеграммой:
«Дорогой Алексей Иванович.
На заседании коллегии Наркомпроса с участием Реперткома, в том числе и ГПУ, решено было разрешить пьесу Булгакова только одному Художественному театру и только на этот сезон. По настоянию Главреперткома коллегия разрешила произвести ему некоторые купюры. В субботу вечером ГПУ известило Наркомпрос, что оно запрещает пьесу. Необходимо рассмотреть этот вопрос в высшей инстанции либо подтвердить решение коллегии Наркомпроса, ставшее уже известным. Отмена решения коллегии Наркомпроса ГПУ является крайне нежелательной и даже скандальной».
30 сентября вопрос этот решался на заседании Политбюро ЦК ВКП(б). Было принято следующее решение: «Не отменять постановление коллегии Наркомпроса о пьесе Булгакова». (Литературная газета. 1999. 14-20 июля).
Это было первое решение Политбюро по пьесе Булгакова, но далеко не последнее.
Известный в то время немецкий корреспондент Пауль Шеффер писал в рижской газете «Сегодня» (18 ноября 1926 г.): «В то время как члены партийного большинства (имеются в виду Сталин, Ворошилов, Рыков. - В. Л.) допускали возможность постановки, оппозиция выступила решительным ее противником».
Ниже мы публикуем именно этот вариант пьесы (третья редакция), прошедший столько испытаний, но игравшийся блистательной труппой Художественного театра с 1920-го по 1941 г.
История создания
3 апреля 1925 года Булгакову во МХАТе предложили написать пьесу по роману «Белая гвардия». Работу над первой редакцией Булгаков начал в июле 1925 года. В пьесе, как и в романе, Булгаков основывался на собственных воспоминаниях о Киеве времён Гражданской войны . Первую редакцию автор прочёл в театре в начале сентября того же года, 25 сентября 1926 года пьеса была разрешена к постановке.
В дальнейшем она неоднократно редактировалась. В настоящее время известны три редакции пьесы; две первые имеют то же название, что и роман, однако из-за проблем с цензурой его пришлось сменить. Среди исследователей не существует единого мнения относительно того, какую редакцию считать последней . Одни указывают на то, что третья появилась в результате запрета второй и поэтому не может считаться окончательным проявлением авторской воли. Другие утверждают, что именно «Дни Турбиных» должны быть признаны основным текстом, поскольку по ним уже много десятилетий играют спектакли. Рукописи пьесы не сохранились. Третья редакция впервые опубликована Е. С. Булгаковой в 1955 году . Вторая редакция впервые увидела свет в Мюнхене . Существует издание «Дни Турбиных (Белая Гвардия)», изданное в 1927 и 1929 годах в Париже издательством «Concorde», хранящееся в Библиотеке имени Ленина (Российская Государственная библиотека).
Действующие лица
- Турбин Алексей Васильевич - полковник-артиллерист, 30 лет.
- Турбин Николай - его брат, 18 лет.
- Тальберг Елена Васильевна - их сестра, 24 года.
- Тальберг Владимир Робертович - генштаба полковник, её муж, 31 год.
- Мышлаевский Виктор Викторович - штабс-капитан, артиллерист, 38 лет.
- Шервинский Леонид Юрьевич - поручик, личный адъютант гетмана.
- Студзинский Александр Брониславович - капитан, 29 лет.
- Лариосик - житомирский кузен, 21 год.
- Гетман всея Украины (Павел Скоропадский).
- Болботун - командир 1-й конной петлюровской дивизии (прототип - Болбочан).
- Галаньба - сотник-петлюровец, бывший уланский ротмистр.
- Ураган.
- Кирпатый.
- Фон Шратт - германский генерал.
- Фон Дуст - германский майор.
- Врач германской армии.
- Дезертир-сечевик.
- Человек с корзиной.
- Камер-лакей.
- Максим - гимназический педель, 60 лет.
- Гайдамак-телефонист.
- Первый офицер.
- Второй офицер.
- Третий офицер.
- Первый юнкер.
- Второй юнкер.
- Третий юнкер.
- Юнкера и гайдамаки.
Сюжет
События, описанные в пьесе, происходят в конце 1918 - начале 1919 годах в Киеве и охватывают собой падение режима гетмана Скоропадского , приход Петлюры и изгнание его из города большевиками . На фоне постоянной смены власти происходит личная трагедия семьи Турбиных, ломаются основы старой жизни.
Первая и вторая редакция имели по 4 акта, третья - только 3.
Критика
Современные критики считают «Дни Турбиных» вершиной театрального успеха Булгакова, но её сценическая судьба была сложна . Впервые оставленна во МХАТе, пьеса пользовалась большим зрительским успехом, но получила разгромные рецензии в тогдашней советской прессе. В статье журнала «Новый зритель» от 2 февраля 1927 г. Булгаков отчеркнул следующее :
Мы готовы согласиться с некоторыми из наших друзей, что «Дни Турбиных» циничная попытка идеализировать белогвардейщину, но мы не сомневаемся в том, что именно «Дни Турбиных» - осиновый кол в её гроб. Почему? Потому, что для здорового советского зрителя самая идеальная слякоть не может представить соблазна, а для вымирающих активных врагов и для пассивных, дряблых, равнодушных обывателей та же слякоть не может дать ни упора, ни заряда против нас. Все равно как похоронный гимн не может служить военным маршем.
В апреле 1929 года «Дни Турбиных» были сняты с репертуара. Автора обвиняли в мещанском и буржуазном настроении, пропаганде белого движения. Но покровителем Булгакова оказался сам Сталин , который посмотрел спектакль около двадцати раз . По его указанию спектакль был восстановлен и вошёл в классический репертуар театра. Любовь Сталина к пьесе некоторыми воспринималась как свидетельство перемены взглядов, изменение отношения к традициям русской армии (с личным отношением Сталина связывали также введение в РККА знаков различия , погон и прочих атрибутов Российской императорской армии). Однако сам Сталин в письме к драматургу В. Билль-Белоцерковскому указывал, что пьеса нравится ему наоборот, из-за того, что в ней показано поражение белых : «Что касается собственно пьесы „Дни Турбиных“, то она не так уж плоха, ибо она дает больше пользы, чем вреда. Не забудьте, что основное впечатление, остающееся у зрителя от этой пьесы, есть впечатление, благоприятное для большевиков: „если даже такие люди, как Турбины, вынуждены сложить оружие и покориться воле народа, признав свое дело окончательно проигранным, - значит, большевики непобедимы, с ними, большевиками, ничего не поделаешь“, „Дни Турбиных“ есть демонстрация всесокрушающей силы большевизма.» Для Михаила Булгакова, перебивавшегося случайными заработками, постановка в МХАТе была едва ли не единственной возможностью содержать семью.
Постановки
- - МХАТ. Режиссёр Илья Судаков , художник Николай Ульянов , художественный руководитель постановки К. С. Станиславский . Роли исполняли: Алексей Турбин - Николай Хмелёв , Николка - Иван Кудрявцев, Елена - Вера Соколова, Шервинский - Марк Прудкин , Студзинский - Евгений Калужский, Мышлаевский - Борис Добронравов , Тальберг - Всеволод Вербицкий , Лариосик - Михаил Яншин , Фон Шратт - Виктор Станицын , Гетман - Владимир Ершов . Премьера состоялась 5 октября 1926 года . После снятия с репертуара в 1929 году спектакль был возобновлён 16 февраля 1932 года и сохранялся на сцене Художественного театра вплоть до июня 1941 года . Всего в 1926-1941 годах пьеса прошла 987 раз.
Экранизации
- - Дни Турбиных , режиссёр Владимир Басов
Примечания
Источники
Ссылки
| Произведения Михаила Афанасьевича Булгакова | |
|---|---|
| Романы | Белая гвардия · Жизнь господина де Мольера · Мастер и Маргарита · Театральный роман |
| Повести | Дьяволиада · Роковые яйца · Собачье сердце · Тайному другу · Записки на манжетах |
| Пьесы, киносценарии, либретто |
|
Пост навеян прочтением пьесы Михаила Афанасьевича Булгакова "Дни Турбиных". Эта пьеса то ли входила в школьную программу, то ли была рекомендована в качестве внеклассного чтения, но в школе я ее не читал, хотя слышал о ней. Руки дошли вот только сейчас.
Краткое содержание пьесы "Дни Турбиных" Михаила Афанасьевича Булгакова
Действие пьесы происходит на Украине в 1918 году. Украина находится в руках немецкий войск и гетмана Скоропадского. Белое движение на Украине выступает союзником немцев и гетмана. В связи с выходом Германии из войны положение гетмана становится шатким, так как к Киеву приближаются хорошо вооруженные и многочисленные войска Петлюры. Незадолго до взятия Киева Петлюрой, бросив все, сбегает в Германию гетман. Вместе с ним бежит Владимир Робертович Тальберг, муж Елены Васильевны Тальберг. Братья Елены Васильевны, полковник Алексей Турбин и Николай, вместе со своими сослуживцами и друзьями капитаном Мышлаевским, поручиком Шервинским, капитаном Студзинским являются осколками белого движения на Украине, а после бегства гетмана - практически единственной, хотя и очень малочисленной, силой, выступающей против большевиков.
Подразделение, которым командовал полковник Алексей Трубин выступает и готовится к обороне против войск Петлюры. Незадолго до прихода врага Алексей Трубин дает команду снять погоны и прятаться, так как не понимает, кого теперь ему защищать. Сам он погибает, прикрывая отход товарищей, его брат Николай получает серьезное ранение, но выживает.
Спустя два месяца большевики прогоняют войска Петлюры из Киева, и жизнь главных героев снова дает крутой поворот: Елена Васильевна решает развестись с бежавшим мужем и выйти замуж за Шервинского, ставшего певцом. Мышлаевский и Студзинский думают, что дальше делать и чью сторону принять. Всем ясно одно: жизнь уже никогда не будет прежней.
Смысл
"Дни Турбиных" Михаила Булгакова показывают крушение старой жизни для нескольких не самых плохих представителей старого царского режима, теперь белогвардейцев. Не желая иметь ничего общего с большевиками, они подаются в союзники к немцам и гетману, но и там они быстро обнаруживают, что им нечего защищать, и что их жизнь уже никогда не будет прежней.
Вывод
Не рекомендую читать пьесу "Дни Турбиных" М.А. Булгакова
, так как:
- тема Гражданской войны мне не близка, ведь прошло уже почти сто лет (разумеется, если тема близка Вам, то читайте наздоровье);
- не являюсь поклонником пьес;
- не особенно люблю творчество М.А. Булгакова (особенно "Мастера и Маргариту").
Пьеса в четырех действиях
Действующие лица
Турбин Алексей Васильевич — полковник-артиллерист, 30 лет. Турбин Николай — его брат, 18 лет. Тальберг Елена Васильевна — их сестра, 24 лет. Тальберг Владимир Робертович — генштаба полковник, ее муж, 38 лет. Мышлаевский Виктор Викторович — штабс-капитан, артиллерист, 38 лет. Шервинский Леонид Юрьевич — поручик, личный адъютант гетмана. Студзинский Александр Брониславович — капитан, 29 лет. Лариосик — житомирский кузен, 21 года. Гетман всея Украины. Болботун — командир 1-й конной петлюровской дивизии. Галаньба — сотник-петлюровец, бывший уланский ротмистр. Ураган . Кирпатый . Фон Шратт — германский генерал. Фон Дуст — германский майор. Врач германской армии. Дезертир-сечевик . Человек с корзиной . Камер-лакей . Максим — гимназический педель, 60 лет. Гайдамак — телефонист. Первый офицер . Второй офицер . Третий офицер . Первый юнкер . Второй юнкер . Третий юнкер . Юнкера и гайдамаки .
Первое, второе и третье действия происходят зимой 1918 года, четвертое действие — в начале 1919 года. Место действия — город Киев.
Действие первое
Картина первая
Квартира Турбиных. Вечер. В камине огонь. При открытии занавеса часы бьют девять раз и нежно играют менуэт Боккерини. Алексей склонился над бумагами.
Николка (играет на гитаре и поет) .Хуже слухи каждый час.
Петлюра идет на нас!
Пулеметы мы зарядили,
По Петлюре мы палили,
Пулеметчики-чики-чики...
Голубчики-чики...
Выручали вы нас, молодцы!
Хошь ты пой, хошь не пой,
В тебе голос не такой!
Есть такие голоса...
Дыбом станут волоса...
Здравствуйте, дачники!
Здравствуйте, дачницы!
Съемки у нас уж давно начались...
Гей, песнь моя!.. Любимая!..
Буль-буль-буль, бутылочка
Казенного вина!!.
Бескозырки тонные,
Сапоги фасонные,
То юнкера-гвардейцы идут...
Электричество внезапно гаснет.
За окнами с песней проходит воинская часть.
Алексей . Черт знает что такое! Каждую минуту тухнет. Леночка, дай, пожалуйста, свечи. Елена (из своей комнаты) . Да!.. Да!.. Алексей . Какая-то часть прошла.Елена , выходя со свечой, прислушивается.
Далекий пушечный удар.
Николка . Как близко. Впечатление такое, будто бы под Святошином стреляют. Интересно, что там происходит? Алеша, может быть, ты пошлешь меня узнать, в чем дело в штабе? Я бы съездил. Алексей . Конечно, тебя еще не хватает. Сиди, пожалуйста, смирно. Николка . Слушаю, господин полковник... Я, собственно, потому, знаешь, бездействие... обидно несколько... Там люди дерутся... Хотя бы дивизион наш был скорее готов. Алексей . Когда мне понадобятся твои советы в подготовке дивизиона, я тебе сам скажу. Понял? Николка . Понял. Виноват, господин полковник.Электричество вспыхивает.
Елена . Алеша, где же мой муж? Алексей . Приедет, Леночка. Елена . Но как же так? Сказал, что приедет утром, а сейчас девять часов, и его нет до сих пор. Уж не случилось ли с ним чего? Алексей . Леночка, ну, конечно, этого не может быть. Ты же знаешь, что линию на запад охраняют немцы. Елена . Но почему же его до сих пор нет? Алексей . Ну, очевидно, стоят на каждой станции. Николка . Революционная езда, Леночка. Час едешь, два стоишь.Звонок.
Ну вот и он, я же говорил! (Бежит открывать дверь.) Кто там?
Голос Мышлаевского . Открой, ради Бога, скорей! Николка (впускает Мышлаевского в переднюю) . Да это ты, Витенька? Мышлаевский . Ну я, конечно, чтоб меня раздавило! Никол, бери винтовку, пожалуйста. Вот, дьяволова мать! Елена . Виктор, откуда ты? Мышлаевский . Из-под Красного Трактира. Осторожно вешай, Никол. В кармане бутылка водки. Не разбей. Позволь, Лена, ночевать, не дойду домой, совершенно замерз. Елена . Ах, Боже мой, конечно! Иди скорей к огню.Идут к камину.
Мышлаевский . Ох... ох... ох... Алексей . Что же они, валенки вам не могли дать, что ли? Мышлаевский . Валенки! Это такие мерзавцы! (Бросается к огню.) Елена . Вот что: там ванна сейчас топится, вы его раздевайте поскорее, а я ему белье приготовлю. (Уходит.) Мышлаевский . Голубчик, сними, сними, сними... Николка . Сейчас, сейчас. (Снимает с Мышлаевского сапоги.) Мышлаевский . Легче, братик, ох, легче! Водки бы мне выпить, водочки. Алексей . Сейчас дам. Николка . Алеша, пальцы на ногах поморожены. Мышлаевский . Пропали пальцы к чертовой матери, пропали, это ясно. Алексей . Ну что ты! Отойдут. Николка, растирай ему ноги водкой. Мышлаевский . Так я и позволил ноги водкой тереть. (Пьет.) Три рукой. Больно!.. Больно!.. Легче. Николка . Ой-ой-ой! Как замерз капитан! Елена (появляется с халатом и туфлями) . Сейчас же в ванну его. На! Мышлаевский . Дай тебе Бог здоровья, Леночка. Дайте-ка водки еще. (Пьет.)Елена уходит.
Николка . Что, согрелся, капитан? Мышлаевский . Легче стало. (Закурил.) Николка . Ты скажи, что там под Трактиром делается? Мышлаевский . Метель под Трактиром. Вот что там. И я бы эту метель, мороз, немцев-мерзавцев и Петлюру!.. Алексей . Зачем же, не понимаю, вас под Трактир погнали? Мышлаевский . А мужички там эти под Трактиром. Вот эти самые милые мужички сочинения графа Льва Толстого! Николка . Да как же так? А в газетах пишут, что мужики на стороне гетмана... Мышлаевский . Что ты, юнкер, мне газеты тычешь? Я бы всю эту вашу газетную шваль перевешал на одном суку! Я сегодня утром лично на разведке напоролся на одного деда и спрашиваю: «Где же ваши хлопцы?» Деревня точно вымерла. А он сослепу не разглядел, что у меня погоны под башлыком, и отвечает: «Уси побиглы до Петлюры...» Николка . Ой-ой-ой-ой... Мышлаевский . Вот именно «ой-ой-ой-ой»... Взял я этого толстовского хрена за манишку и говорю: «Уси побиглы до Петлюры? Вот я тебя сейчас пристрелю, старую... Ты у меня узнаешь, как до Петлюры бегают. Ты у меня сбегаешь в царство небесное». Алексей . Как же ты в город попал? Мышлаевский . Сменили сегодня, слава тебе Господи! Пришла пехотная дружина. Скандал я в штабе на посту устроил. Жутко было! Они там сидят, коньяк в вагоне пьют. Я говорю, вы, говорю, сидите с гетманом во дворце, а артиллерийских офицеров вышибли в сапогах на мороз с мужичьем перестреливаться! Не знали, как от меня отделаться. Мы, говорят, командируем вас, капитан, по специальности в любую артиллерийскую часть. Поезжайте в город... Алеша, возьми меня к себе. Алексей . С удовольствием. Я и сам хотел тебя вызвать. Я тебе первую батарею дам. Мышлаевский . Благодетель... Николка . Ура!.. Все вместе будем. Студзинский — старшим офицером... Прелестно!.. Мышлаевский . Вы где стоите? Николка . Александровскую гимназию заняли. Завтра или послезавтра можно выступать. Мышлаевский . Ты ждешь не дождешься, чтобы Петлюра тебя по затылку трахнул? Николка . Ну, это еще кто кого! Елена (появляется с простыней) . Ну, Виктор, отправляйся, отправляйся. Иди мойся. На простыню. Мышлаевский . Лена ясная, позволь, я тебя за твои хлопоты обниму и поцелую. Как ты думаешь, Леночка, мне сейчас водки выпить или уже потом, за ужиному сразу? Елена . Я думаю, что потом, за ужином, сразу. Виктор! Мужа ты моего не видел? Муж пропал. Мышлаевский . Что ты, Леночка, найдется. Он сейчас приедет. (Уходит.)Начинается непрерывный звонок.
Николка . Ну вот он-он! (Бежит в переднюю.) Алексей . Господи, что это за звонок?Николка отворяет дверь.
Появляется в передней Лариосик с чемоданом и с узлом.
Лариосик . Вот я и приехал. Со звонком у вас я что-то сделал. Николка . Это вы кнопку вдавили. (Выбегает за дверь, на лестницу.) Лариосик . Ах, Боже мой! Простите, ради Бога! (Входит в комнату.) Вот я и приехал. Здравствуйте, глубокоуважаемая Елена Васильевна, я вас сразу узнал по карточкам. Мама просит вам передать ее самый горячий привет.Звонок прекращается. Входит Николка .
А равно также и Алексею Васильевичу.
Алексей . Мое почтение. Лариосик . Здравствуйте, Николай Васильевич, я так много о вас слышал. (Всем.) Вы удивлены, я вижу? Позвольте вам вручить письмо, оно вам все объяснит. Мама сказала мне, чтобы я, даже не раздеваясь, дал вам прочитать письмо. Елена . Какой неразборчивый почерк! Лариосик . Да, ужасно! Позвольте, лучше я сам прочитаю. У мамы такой почерк, что она иногда напишет, а потом сама не понимает, что она такое написала. У меня тоже такой почерк. Это у нас наследственное. (Читает.) «Милая, милая Леночка! Посылаю к вам моего мальчика прямо по-родственному; приютите и согрейте его, как вы умеете это делать. Ведь у вас такая громадная квартира...» Мама очень любит и уважает вас, а равно и Алексея Васильевича. (Николке.) И вас тоже. (Читает.) «Мальчуган поступает в Киевский университет. С его способностями...» — ах уж эта мама!.. — «...невозможно сидеть в Житомире, терять время. Содержание я буду вам переводить аккуратно. Мне не хотелось бы, чтобы мальчуган, привыкший к семье, жил у чужих людей. Но я очень спешу, сейчас идет санитарный поезд, он сам вам все расскажет...» Гм... вот и все. Алексей . Позвольте узнать, с кем я имею честь говорить? Лариосик . Как — с кем? Вы меня не знаете? Алексей . К сожалению, не имею удовольствия. Лариосик . Боже мой! И вы, Елена Васильевна? Николка . И я тоже не знаю. Лариосик . Боже мой, это прямо колдовство! Ведь мама послала вам телеграмму, которая должна вам все объяснить. Мама послала вам телеграмму в шестьдесят три слова. Николка . Шестьдесят три слова!.. Ой-ой-ой!.. Елена . Мы никакой телеграммы не получали. Лариосик . Не получали? Боже мой! Простите меня, пожалуйста. Я думал, что меня ждут, и прямо, не раздеваясь... Извините... я, кажется, что-то раздавил... Я ужасный неудачник! Алексей . Да вы, будьте добры, скажите, как ваша фамилия? Лариосик . Ларион Ларионович Суржанский. Елена . Да это Лариосик?! Наш кузен из Житомира? Лариосик . Ну да. Елена . И вы... к нам приехали? Лариосик . Да. Но, видите ли, я думал, что вы меня ждете... Простите, пожалуйста, я наследил вам... Я думал, что вы меня ждете, а раз так, то я поеду в какой-нибудь отель... Елена . Какие теперь отели?! Погодите, вы прежде всего раздевайтесь. Алексей . Да вас никто не гонит, снимайте пальто, пожалуйста. Николка . Вот здесь, пожалуйста. Пальто можно повесить в передней. Лариосик . Душевно вам признателен. Как у вас хорошо в квартире! Елена (шепотом). Алеша, что же мы с ним будем делать? Он симпатичный. Давай поместим его в библиотеке, все равно комната пустует. Алексей . Конечно, поди скажи ему. Елена . Вот что, Ларион Ларионович, прежде всего в ванну... Там уже есть один — капитан Мышлаевский... А то, знаете ли, после поезда... Лариосик . Да-да, ужасно!.. Ужасно!.. Ведь от Житомира до Киева я ехал одиннадцать дней... Николка . Одиннадцать дней!.. Ой-ой-ой!.. Лариосик . Ужас, ужас!.. Это такой кошмар! Елена . Ну пожалуйста! Лариосик . Душевно вам... Ах, извините, Елена Васильевна, я не могу идти в ванну. Алексей . Почему вы не можете идти в ванну? Лариосик . Извините меня, пожалуйста. Какие-то злодеи украли у меня в санитарном поезде чемодан с бельем. Чемодан с книгами и рукописями оставили, а белье все пропало. Елена . Ну, это беда поправимая. Николка . Я дам, я дам! Лариосик (интимно, Николке) . Рубашка, впрочем, у меня здесь, кажется, есть одна. Я в нее собрание сочинений Чехова завернул. А вот не будете ли вы добры дать мне кальсоны? Николка . С удовольствием. Они вам будут велики, но мы их заколем английскими булавками. Лариосик . Душевно вам признателен. Елена . Ларион Ларионович, мы вас поместим в библиотеке. Николка, проводи! Николка . Пожалуйте за мной.Лариосик и Николка уходят.
Алексей . Вот тип! Я бы его остриг прежде всего. Ну, Леночка, зажги свет, я пойду к себе, у меня еще масса дел, а мне здесь мешают. (Уходит.)Звонок.
Елена . Кто там? Голос Тальберга . Я, я. Открой, пожалуйста. Елена . Слава Богу! Где же ты был? Я так волновалась! Тальберг (входя) . Не целуй меня, я с холоду, ты можешь простудиться. Елена . Где же ты был? Тальберг . В германском штабе задержали. Важные дела. Елена . Ну иди, иди скорей, грейся. Сейчас чай будем пить. Тальберг . Не надо чаю, Лена, погоди. Позвольте, чей это френч? Елена . Мышлаевского. Он только что приехал с позиций, совершенно замороженный. Тальберг . Все-таки можно прибрать. Елена . Я сейчас. (Вешает френч за дверь.) Ты знаешь, еще новость. Сейчас неожиданно приехал мой кузен из Житомира, знаменитый Лариосик, Алексей оставил его у нас в библиотеке. Тальберг . Я так и знал! Недостаточно одного сеньора Мышлаевского. Появляются еще какие-то житомирские кузены. Не дом, а постоялый двор. Я решительно не понимаю Алексея. Елена . Володя, ты просто устал и в дурном расположении духа. Почему тебе не нравится Мышлаевский? Он очень хороший человек. Тальберг . Замечательно хороший! Трактирный завсегдатай. Елена . Володя! Тальберг . Впрочем, сейчас не до Мышлаевского. Лена, закрой дверь... Лена, случилась ужасная вещь. Елена . Что такое? Тальберг . Немцы оставляют гетмана на произвол судьбы. Елена . Володя, да что ты говоришь?! Откуда ты узнал? Тальберг . Только что, под строгим секретом, в германском штабе. Никто не знает, даже сам гетман. Елена . Что же теперь будет? Тальберг . Что теперь будет... Гм... Половина десятого. Так-с... Что теперь будет?.. Лена! Елена . Что ты говоришь? Тальберг . Я говорю — «Лена»! Елена . Ну что «Лена»? Тальберг . Лена, мне сейчас нужно бежать. Елена . Бежать? Куда? Тальберг . В Германию, в Берлин. Гм... Дорогая моя, ты представляешь, что будет со мной, если русская армия не отобьет Петлюру и он войдет в Киев? Елена . Тебя можно будет спрятать. Тальберг . Миленькая моя, как можно меня спрятать! Я не иголка. Нет человека в городе, который не знал бы меня. Спрятать помощника военного министра. Не могу же я, подобно сеньору Мышлаевскому, сидеть без френча в чужой квартире. Меня отличнейшим образом найдут. Елена . Постой! Я не пойму... Значит, мы оба должны бежать? Тальберг . В том-то и дело, что нет. Сейчас выяснилась ужасная картина. Город обложен со всех сторон, и единственный способ выбраться — в германском штабном поезде. Женщин они не берут. Мне одно место дали благодаря моим связям. Елена . Другими словами, ты хочешь уехать один? Тальберг . Дорогая моя, не «хочу», а иначе не могу! Пойми — катастрофа! Поезд идет через полтора часа. Решай, и как можно скорее. Елена . Через полтора часа? Как можно скорее? Тогда я решаю — уезжай. Тальберг . Ты умница. Я всегда это говорил. Что я хотел еще сказать? Да, что ты умница! Впрочем, я это уже сказал. Елена . На сколько же времени мы расстаемся? Тальберг . Я думаю, месяца на два. Я только пережду в Берлине всю эту кутерьму, а когда гетман вернется... Елена . А если он совсем не вернется? Тальберг . Этого не может быть. Даже если немцы оставят Украину, Антанта займет ее и восстановит гетмана. Европе нужна гетманская Украина как кордон от московских большевиков. Ты видишь, я все рассчитал. Елена . Да, я вижу, но только вот что: как же так, ведь гетман еще тут, они формируют свои войска, а ты вдруг бежишь на глазах у всех. Ловко ли это будет? Тальберг . Милая, это наивно. Я тебе говорю по секрету — «я бегу», потому что знаю, что ты этого никогда никому не скажешь. Полковники генштаба не бегают. Они ездят в командировку. В кармане у меня командировка в Берлин от гетманского министерства. Что, недурно? Елена . Очень недурно. А что же будет с ними со всеми? Тальберг . Позволь тебя поблагодарить за то, что сравниваешь меня со всеми. Я не «все». Елена . Ты же предупреди братьев. Тальберг . Конечно, конечно. Отчасти я даже рад, что еду один на такой большой срок. Как-никак ты все-таки побережешь наши комнаты. Елена . Владимир Робертович, здесь мои братья! Неужели же ты думаешь, что они вытеснят нас? Ты не имеешь права... Тальберг . О нет, нет, нет... Конечно, нет... Но ты же знаешь пословицу: «Qui va à la chasse, perd sa place». Теперь еще просьба, последняя. Здесь, гм... без меня, конечно, будет бывать этот... Шервинский... Елена . Он и при тебе бывает. Тальберг . К сожалению. Видишь ли, моя дорогая, он мне не нравится. Елена . Чем, позволь узнать? Тальберг . Его ухаживания за тобой становятся слишком назойливыми, и мне было бы желательно... Гм... Елена . Что желательно было бы тебе? Тальберг . Я не могу сказать тебе что. Ты женщина умная и прекрасно воспитана. Ты прекрасно понимаешь, как нужно держать себя, чтобы не бросить тень на фамилию Тальберг. Елена . Хорошо... я не брошу тень на фамилию Тальберг. Тальберг . Почему ты отвечаешь мне так сухо? Я ведь не говорю тебе о том, что ты можешь мне изменить. Я прекрасно знаю, что этого быть не может. Елена . Почему ты полагаешь, Владимир Робертович, что этого не может быть?.. Тальберг . Елена, Елена, Елена! Я не узнаю тебя. Вот плоды общения с Мышлаевским! Замужняя дама — изменить!.. Без четверти десять! Я опоздаю! Елена . Я сейчас тебе уложу... Тальберг . Милая, ничего, ничего, только чемоданчик, в нем немного белья. Только, ради Бога, скорее, даю тебе одну минуту. Елена . Ты же все-таки простись с братьями. Тальберг . Само собой разумеется, только смотри, я еду в командировку. Елена . Алеша! Алеша! (Убегает.) Алексей (входя) . Да, да... А, здравствуй, Володя. Тальберг . Здравствуй, Алеша. Алексей . Что за суета? Тальберг . Видишь ли, я должен сообщить тебе важную новость. Нынче ночью положение гетмана стало весьма серьезным. Алексей . Как? Тальберг . Серьезно и весьма. Алексей . В чем дело? Тальберг . Очень возможно, что немцы не окажут помощи и придется отбивать Петлюру своими силами. Алексей . Что ты говоришь?! Тальберг . Очень может быть. Алексей . Дело желтенькое... Спасибо, что сказал. Тальберг . Теперь второе. Так как я сейчас еду в командировку... Алексей . Куда, если не секрет? Тальберг . В Берлин. Алексей . Куда? В Берлин? Тальберг . Да. Как я ни барахтался, выкрутиться не удалось. Такое безобразие! Алексей . Надолго, смею спросить? Тальберг . На два месяца. Алексей . Ах вот как. Тальберг . Итак, позволь пожелать тебе всего хорошего. Берегите Елену. (Протягивает руку.)Алексей прячет руку за спину.
Что это значит?
Алексей . Это значит, что командировка ваша мне не нравится. Тальберг . Полковник Турбин! Алексей . Я вас слушаю, полковник Тальберг. Тальберг . Вы мне ответите за это, господин брат моей жены! Алексей . А когда прикажете, господин Тальберг? Тальберг . Когда... Без пяти десять... Когда я вернусь. Алексей . Ну, Бог знает что случится, когда вы вернетесь! Тальберг . Вы... вы... Я давно уже хотел поговорить с вами. Алексей . Жену не волновать, господин Тальберг! Елена (входя) . О чем вы говорили? Алексей . Ничего, ничего, Леночка! Тальберг . Ничего, ничего, дорогая! Ну, до свидания, Алеша! Алексей . До свидания, Володя! Елена . Николка! Николка! Николка (входя) . Вот он я. Ох, приехал? Елена . Володя уезжает в командировку. Простись с ним. Тальберг . До свидания, Никол. Николка . Счастливого пути, господин полковник. Тальберг . Елена, вот тебе деньги. Из Берлина немедленно вышлю. Честь имею кланяться. (Стремительно идет в переднюю.) Не провожай меня, дорогая, ты простудишься. (Уходит.)Елена идет за ним.
Алексей (неприятным голосом) . Елена, ты простудишься!Пауза.
Николка . Алеша, как же это он так уехал? Куда? Алексей . В Берлин. Николка . В Берлин... В такой момент... (Смотря в окно.) С извозчиком торгуется. (Философски.) Алеша, ты знаешь, я заметил, что он на крысу похож. Алексей (машинально) . Совершенно верно, Никол. А дом наш — на корабль. Ну, иди к гостям. Иди, иди.Николка уходит.
Дивизион в небо, как в копеечку, попадает. «Весьма серьезно». «Серьезно и весьма». Крыса! (Уходит.)
Елена (возвращается из передней. Смотрит в окно) . Уехал...Картина вторая
Накрыт стол для ужина.
Елена (у рояля, берет один и тот же аккорд) . Уехал. Как уехал... Шервинский (внезапно появляется на пороге) . Кто уехал? Елена . Боже мой! Как вы меня испугали, Шервинский! Как же вы вошли без звонка? Шервинский . Да у вас дверь открыта — все настежь. Здравия желаю, Елена Васильевна. (Вынимает из бумаги громадный букет.) Елена . Сколько раз я просила вас, Леонид Юрьевич, не делать этого. Мне неприятно, что вы тратите деньги. Шервинский . Деньги существуют на то, чтобы их тратить, как сказал Карл Маркс. Разрешите снять бурку? Елена . А если б я сказала, что не разрешаю? Шервинский . Я просидел бы всю ночь в бурке у ваших ног. Елена . Ой, Шервинский, армейский комплимент. Шервинский . Виноват, это гвардейский комплимент. (Снимает в передней бурку, остается в великолепнейшей черкеске.) Я так рад, что вас увидел! Я так давно вас не видел! Елена . Если память мне не изменяет, вы были у нас вчера. Шервинский . Ах, Елена Васильевна, что такое в наше время «вчера»! Итак, кто же уехал? Елена . Владимир Робертович. Шервинский . Позвольте, он же сегодня должен был вернуться! Елена . Да, он вернулся и... опять уехал. Шервинский . Куда? Елена . Какие дивные розы! Шервинский . Куда? Елена . В Берлин. Шервинский . В... Берлин? И надолго, разрешите узнать? Елена . Месяца на два. Шервинский . На два месяца! Да что вы!.. Печально, печально, печально... Я так расстроен, я так расстроен!! Елена . Шервинский, пятый раз целуете руку. Шервинский . Я, можно сказать, подавлен... Боже мой, да тут все! Ура! Ура! Голос Николки . Шервинский! Демона! Елена . Чему вы так бурно радуетесь? Шервинский . Я радуюсь... Ах, Елена Васильевна, вы не поймете!.. Елена . Вы не светский человек, Шервинский. Шервинский . Я не светский человек? Позвольте, почему же? Нет, я светский... Просто я, знаете ли, расстроен... Итак, стало быть, он уехал, а вы остались. Елена . Как видите. Как ваш голос? Шервинский (у рояля) . Ма-ма... миа... ми... Он далеко, он да... он далеко, он не узнает... Да... В бесподобном голосе. Ехал к вам на извозчике, казалось, что и голос сел, а сюда приезжаю — оказывается, в голосе. Елена . Ноты захватили? Шервинский . Ну как же, как же... Вы чистой воды богиня! Елена . Единственно, что в вас есть хорошего, — это голос, и прямое ваше назначение — это оперная карьера. Шервинский . Кое-какой материал есть. Вы знаете, Елена Васильевна, я однажды в Жмеринке пел эпиталаму, там вверху «фа», как вам известно, а я взял «ля» и держал девять тактов. Елена . Сколько? Шервинский . Семь тактов держал. Напрасно вы не верите. Ей-Богу! Там была графиня Гендрикова... Она влюбилась в меня после этого «ля». Елена . И что же было потом? Шервинский . Отравилась. Цианистым калием. Елена . Ах, Шервинский! Это у вас болезнь, честное слово. Господа, Шервинский! Идите к столу!Входят Алексей , Студзинский и Мышлаевский .
Алексей . Здравствуйте, Леонид Юрьевич. Милости просим. Шервинский . Виктор! Жив! Ну, слава Богу! Почему ты в чалме? Мышлаевский (в чалме из полотенца) . Здравствуй, адъютант. Шервинский (Студзинскому) . Мое почтение, капитан.Входят Лариосик и Николка .
Мышлаевский . Позвольте вас познакомить. Старший офицер нашего дивизиона капитан Студзинский, а это мсье Суржанский. Вместе с ним купались. Николка . Кузен наш из Житомира. Студзинский . Очень приятно. Лариосик . Душевно рад познакомиться. Шервинский . Ее императорского Величества лейб-гвардии уланского полка и личный адъютант гетмана поручик Шервинский. Лариосик . Ларион Суржанский. Душевно рад с вами познакомиться. Мышлаевский . Да вы не приходите в такое отчаяние. Бывший лейб, бывшей гвардии, бывшего полка... Елена . Господа, идите к столу. Алексей . Да-да, пожалуйста, а то двенадцать часов, завтра рано вставать. Шервинский . Ух, какое великолепие! По какому случаю пир, позвольте спросить? Николка . Последний ужин дивизиона. Завтра выступаем, господин поручик... Шервинский . Ага... Студзинский . Где прикажете, господин полковник? Шервинский . Где прикажете? Алексей . Где угодно, где угодно. Прошу вас! Леночка, будь хозяйкой.Усаживаются.
Шервинский . Итак, стало быть, он уехал, а вы остались? Елена . Шервинский, замолчите. Мышлаевский . Леночка, водки выпьешь? Елена . Нет-нет-нет!.. Мышлаевский . Ну, тогда белого вина. Студзинский . Вам позволите, господин полковник? Алексей . Мерси, вы, пожалуйста, себе. Мышлаевский . Вашу рюмку. Лариосик . Я, собственно, водки не пью. Мышлаевский . Помилуйте, я тоже не пью. Но одну рюмку. Как же вы будете селедку без водки есть? Абсолютно не понимаю. Лариосик . Душевно вам признателен. Мышлаевский . Давно, давно я водки не пил. Шервинский . Господа! Здоровье Елены Васильевны! Ура!Студзинский . Лариосик . Мышлаевский .
Елена . Тише! Что вы, господа! Весь переулок разбудите. И так уж твердят, что у нас каждый день попойка. Мышлаевский . Ух, хорошо! Освежает водка. Не правда ли? Лариосик . Да, очень! Мышлаевский . Умоляю, еще по рюмке. Господин полковник... Алексей . Ты не гони особенно, Виктор, завтра выступать. Николка . И выступим! Елена . Что с гетманом, скажите? Студзинский . Да-да, что с гетманом? Шервинский . Все обстоит благополучно. Какой вчера был ужин во дворце!.. На двести персон. Рябчики... Гетман в национальном костюме. Елена . Да говорят, что немцы нас оставляют на произвол судьбы? Шервинский . Не верьте никаким слухам, Елена Васильевна. Лариосик . Благодарю, глубокоуважаемый Виктор Викторович. Я ведь, собственно говоря, водки не пью. Мышлаевский (выпивая) . Стыдитесь, Ларион!Шервинский . Николка .
Стыдитесь!
Лариосик . Покорнейше благодарю. Алексей . Ты, Никол, на водку-то не налегай. Николка . Слушаю, господин полковник! Я — белого вина. Лариосик . Как это вы ловко ее опрокидываете, Виктор Викторович. Мышлаевский . Достигается упражнением. Алексей . Спасибо, капитан. А салату? Студзинский . Покорнейше благодарю. Мышлаевский . Лена золотая! Пей белое вино. Радость моя! Рыжая Лена, я знаю, отчего ты так расстроена. Брось! Все к лучшему. Шервинский . Все к лучшему. Мышлаевский . Нет-нет, до дна, Леночка, до дна! Николка (берет гитару, поет) . Кому чару пить, кому здраву быть... пить чару... Все (поют) . Свет Елене Васильевне! — Леночка, выпейте! — Выпейте... выпейте...Елена пьет.
— Браво!!!Аплодируют.
Мышлаевский . Ты замечательно выглядишь сегодня. Ей-Богу. И капот этот идет к тебе, клянусь честью. Господа, гляньте, какой капот, совершенно зеленый! Елена . Это платье, Витенька, и не зеленое, а серое. Мышлаевский . Ну, тем хуже. Все равно. Господа, обратите внимание, не красивая она женщина, вы скажете? Студзинский . Елена Васильевна очень красивая. Ваше здоровье! Мышлаевский . Лена ясная, позволь, я тебя обниму и поцелую. Шервинский . Ну, ну, Виктор, Виктор!.. Мышлаевский . Леонид, отойди. От чужой, мужней жены отойди! Шервинский . Позволь... Мышлаевский . Мне можно, я друг детства. Шервинский . Свинья ты, а не друг детства... Николка (вставая) . Господа, здоровье командира дивизиона!Студзинский, Шервинский и Мышлаевский встают.
Лариосик . Ура!.. Извините, господа, я человек не военный. Мышлаевский . Ничего, ничего, Ларион! Правильно! Лариосик . Многоуважаемая Елена Васильевна! Не могу выразить, до чего мне у вас хорошо... Елена . Очень приятно. Лариосик . Многоуважаемый Алексей Васильевич... Не могу выразить, до чего мне у вас хорошо... Алексей . Очень приятно. Лариосик . Господа, кремовые шторы... за ними отдыхаешь душой... забываешь о всех ужасах гражданской войны. А ведь наши израненные души так жаждут покоя... Мышлаевский . Вы, позвольте узнать, стихи сочиняете? Лариосик . Я? Да... пишу. Мышлаевский . Так. Извините, что я вас перебил. Продолжайте. Лариосик . Пожалуйста... Кремовые шторы... Они отделяют нас от всего мира... Впрочем, я человек не военный... Эх!.. Налейте мне еще рюмочку. Мышлаевский . Браво, Ларион! Ишь, хитрец, а говорил — не пьет. Симпатичный ты парень, Ларион, но речи произносишь, как глубокоуважаемый сапог. Лариосик . Нет, не скажите, Виктор Викторович, я говорил речи и не однажды... в обществе сослуживцев моего покойного папы... в Житомире... Ну, там податные инспектора... Они меня тоже... ох как ругали! Мышлаевский . Податные инспектора — известные звери. Шервинский . Пейте, Лена, пейте, дорогая! Елена . Напоить меня хотите? У, какой противный! Николка (у рояля, поет) .Скажи мне, кудесник, любимец богов,
Что сбудется в жизни со мною?
И скоро ль на радость соседей-врагов
Могильной засыплюсь землею?
Так громче, музыка, играй победу.
Мы победили, и враг бежит. Так за...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Мы грянем громкое «Ура! Ура! Ура!».
Из темного леса навстречу ему...
Все поют.
Лариосик . Эх! До чего у вас весело, Елена Васильевна, дорогая! Огни!.. Ура! Шервинский . Господа! Здоровье его светлости гетмана всея Украины. Ура!Пауза.
Студзинский . Виноват. Завтра драться я пойду, но тост этот пить не стану и другим офицерам не советую. Шервинский . Господин капитан! Лариосик . Совершенно неожиданное происшествие. Мышлаевский (пьян) . Из-за него, дьявола, я себе ноги отморозил. (Пьет.) Студзинский . Господин полковник, вы тост одобряете? Алексей . Нет, не одобряю! Шервинский . Господин полковник, позвольте, я скажу! Студзинский . Нет, уж позвольте, я скажу! Лариосик . Нет, уж позвольте, я скажу! Здоровье Елены Васильевны, а равно ее глубокоуважаемого супруга, отбывшего в Берлин! Мышлаевский . Во! Угадал, Ларион! Лучше — трудно. Николка (поет) .Скажи мне всю правду, не бойся меня...
Клятвы, речи...
Все сумбурно поют. Лариосик внезапно зарыдал.
Елена . Лариосик, что с вами? Николка . Ларион! Мышлаевский . Что ты, Ларион, кто тебя обидел? Лариосик (пьян) . Я испугался. Мышлаевский . Кого? Большевиков? Ну, мы им сейчас покажем! (Берет маузер.) Елена . Виктор, что ты делаешь?! Мышлаевский . Комиссаров буду стрелять. Кто из вас комиссар? Шервинский . Маузер заряжен, господа!! Студзинский . Капитан, сядь сию минуту! Елена . Господа, отнимите у него!Отнимает маузер. Лариосик уходит.
Алексей . Что ты, с ума сошел? Сядь сию минуту! Это я виноват, господа. Мышлаевский . Стало быть, я в компанию большевиков попал. Очень приятно. Здравствуйте, товарищи! Выпьем за здоровье комиссаров. Они симпатичные! Елена . Виктор, не пей больше. Мышлаевский . Молчи, комиссарша! Шервинский . Боже, как нализался! Алексей . Господа, это я виноват. Не слушайте того, что я сказал. Просто у меня расстроены нервы. Студзинский . О нет, господин полковник. Поверьте, что мы понимаем и что мы разделяем все, что вы сказали. Империю Российскую мы будем защищать всегда! Николка . Да здравствует Россия! Шервинский . Позвольте слово! Вы меня не поняли! Гетман так и сделает, как вы предлагаете. Вот когда нам удастся отбиться от Петлюры и союзники помогут нам разбить большевиков, вот тогда гетман положит Украину к стопам Его императорского Величества государя императора Николая Александровича... Мышлаевский . Какого Александровича? А говорит, я нализался. Николка . Император убит... Шервинский . Господа! Известие о смерти Его императорского Величества... Мышлаевский . Несколько преувеличено. Студзинский . Виктор, ты офицер! Елена . Дайте же сказать ему, господа! Шервинский . ...вымышлено большевиками. Вы знаете, что произошло во дворце императора Вильгельма, когда ему представлялась свита гетмана? Император Вильгельм сказал: «А о дальнейшем с вами будет говорить...» — портьера раздвинулась, и вышел наш государь.Входит Лариосик .
Он сказал: «Господа офицеры, поезжайте на Украину и формируйте ваши части. Когда же настанет время, я лично вас поведу в сердце России, в Москву!» И прослезился.
. Елена . Ему плохо! Николка . Капитану плохо! Алексей . В ванну.Студзинский , Николка и Алексей поднимают Мышлаевского и выносят.
Елена . Я пойду посмотрю, что с ним. Шервинский (загородив дверь) . Не надо, Лена! Елена . Господа, господа, ведь нужно же так... Хаос... Накурили... Лариосик-то, Лариосик!.. Шервинский . Что вы, что вы, не будите его! Елена . Я сама из-за вас напилась. Боже, ноги не ходят. Шервинский . Вот сюда, сюда... Вы мне разрешите... возле вас? Елена . Садитесь... Шервинский, что с нами будет? Чем же все это кончится? А?.. Я видела дурной сон. Вообще кругом за последнее время все хуже и хуже. Шервинский . Елена Васильевна! Все будет благополучно, а снам вы не верьте... Елена . Нет, нет, мой сон — вещий. Будто мы все ехали на корабле в Америку и сидим в трюме. И вот шторм. Ветер воет. Холодно-холодно. Волны. А мы в трюме. Вода поднимается к самым ногам... Влезаем на какие-то нары. И вдруг крысы. Такие омерзительные, такие огромные. Так страшно, что я проснулась. Шервинский . А вы знаете что, Елена Васильевна? Он не вернется. Елена . Кто? Шервинский . Ваш муж. Елена . Леонид Юрьевич, это нахальство. Какое вам дело? Вернется, не вернется. Шервинский . Мне-то большое дело. Я вас люблю. Елена . Слышала. И все вы сочиняете. Шервинский . Ей-Богу, я вас люблю. Елена . Ну и любите про себя. Шервинский . Не хочу, мне надоело. Елена . Постойте, постойте. Почему вы вспомнили о моем муже, когда я сказала про крыс? Шервинский . Потому что он на крысу похож. Елена . Какая вы свинья все-таки, Леонид! Во-первых, вовсе не похож. Шервинский . Как две капли. Пенсне, носик острый... Елена . Очень, очень красиво! Про отсутствующего человека гадости говорить, да еще его жене! Шервинский . Какая вы ему жена! Елена . То есть как? Шервинский . Вы посмотрите на себя в зеркало. Вы красивая, умная, как говорится, интеллектуально развитая. Вообще женщина на ять. Аккомпанируете прекрасно на рояле. А он рядом с вами — вешалка, карьерист, штабной момент. Елена . За глаза-то! Отлично! (Зажимает ему рот.) Шервинский . Да я ему это в глаза скажу. Давно хотел. Скажу и вызову на дуэль. Вы с ним несчастливы. Елена . С кем же я буду счастлива? Шервинский . Со мной. Елена . Вы не годитесь. Шервинский . Ого-го!.. Почему это я не гожусь? Елена . Что в вас есть хорошего? Шервинский . Да вы всмотритесь. Елена . Ну побрякушки адъютантские, смазлив, как херувим. И голос. И больше ничего. Шервинский . Так я и знал! Что за несчастье! Все твердят одно и то же: Шервинский — адъютант, Шервинский — певец, то, другое... А что у Шервинского есть душа, этого никто не замечает. И живет Шервинский как бездомная собака, и не к кому Шервинскому на грудь голову склонить. Елена (отталкивает его голову) . Вот гнусный ловелас! Мне известны ваши похождения. Всем одно и то же говорите. И этой вашей, длинной. Фу, губы накрашенные... Шервинский . Она не длинная. Это меццо-сопрано. Елена Васильевна, ей-Богу, ничего подобного я ей не говорил и не скажу. Нехорошо с вашей стороны, Лена, как нехорошо с твоей стороны, Лена. Елена . Я вам не Лена! Шервинский . Ну, нехорошо с твоей стороны, Елена Васильевна. Вообще у вас нет никакого чувства ко мне. Елена . К несчастью, вы мне очень нравитесь. Шервинский . Ага! Нравлюсь. А мужа своего вы не любите. Елена . Нет люблю. Шервинский . Лена, не лги. У женщины, которая любит мужа, не такие глаза. Я видал женские глаза. В них все видно. Елена . Ну да, вы опытны, конечно. Шервинский . Как он уехал?! Елена . И вы бы так сделали. Шервинский . Я? Никогда! Это позорно. Сознайтесь, что вы его не любите! Елена . Ну, хорошо: не люблю и не уважаю. Не уважаю. Довольны? Но из этого ничего не следует. Уберите руки. Шервинский . А зачем вы тогда поцеловались со мной? Елена . Лжешь ты! Никогда я с тобой не целовалась. Лгун с аксельбантами! Шервинский . Я лгу?.. А у рояля? Я пел «Бога всесильного»... и мы были одни. И даже скажу когда — восьмого ноября. Мы были одни, и ты поцеловала в губы. Елена . Я тебя поцеловала за голос. Понял? За голос. Матерински поцеловала. Потому что голос у тебя замечательный. И больше ничего. Шервинский . Ничего? Елена . Это мучение. Честное слово! Посуда грязная. Эти пьяные. Муж куда-то уехал. Кругом свет... Шервинский . Свет мы уберем. (Тушит верхний свет.) Так хорошо? Слушай, Лена, я тебя очень люблю. Я тебя все равно не выпущу. Ты будешь моей женой. Елена . Пристал, как змея... как змея. Шервинский . Какая же я змея? Елена . Пользуется каждым случаем и соблазняет. Ничего ты не добьешься. Ничего. Какой бы он ни был, не стану я из-за тебя ломать свою жизнь. Может быть, ты еще хуже окажешься. Шервинский . Лена, до чего ты хороша! Елена . Уйди! Я пьяна. Это ты сам меня напоил нарочно. Ты известный негодяй. Вся жизнь наша рушится. Все пропадает, валится. Шервинский . Елена, ты не бойся, я тебя не покину в такую минуту. Я возле тебя буду, Лена. Елена . Выпустите меня. Я боюсь бросить тень на фамилию Тальберг. Шервинский . Лена, ты брось его совсем и выходи за меня... Лена!Целуются.
Разведешься?
Елена . Ах, пропади все пропадом!Целуются.
Лариосик (внезапно) . Не целуйтесь, а то меня тошнит. Елена . Пустите меня! Боже мой! (Убегает.) Лариосик . Ох!.. Шервинский . Молодой человек, вы ничего не видали! Лариосик (мутно) . Нет, видал. Шервинский . То есть как? Лариосик . Если у тебя король, ходи с короля, а дам не трогай!.. Не трогай!.. Ой!.. Шервинский . Я с вами не играл. Лариосик . Нет, ты играл. Шервинский . Боже, как нарезался! Лариосик . Вот посмотрим, что мама вам скажет, когда я умру. Я говорил, что я человек не военный, мне водки столько нельзя. (Падает на грудь Шервинскому.) Шервинский . Как надрался!Часы бьют три, играют менуэт.
Занавес
«Кто уходит на охоту, теряет свое место» (фр.).
Переводы иностранных текстов даны по первому изданию пьесы: Булгаков М.
Дни Турбиных. Последние дни. М., 1955.
Это произведение перешло в общественное достояние. Произведение написано автором, умершим более семидесяти лет назад, и опубликовано прижизненно, либо посмертно, но с момента публикации также прошло более семидесяти лет. Оно может свободно использоваться любым лицом без чьего-либо согласия или разрешения и без выплаты авторского вознаграждения.
Режиссёр — Илья Судаков
Художник — Николай Ульянов
Художественный руководитель постановки — Константин Сергеевич Станиславский
Николай Хмелёв — Алексей Турбин
Михаил Яншин — Лариосик
Вера Соколова — Елена
Марк Прудкин — Шервинский
Виктор Станицын — Фон Шратт
Евгений Калужский — Студзинский
Иван Кудрявцев — Николка
Борис Добронравов — Мышлаевский
Всеволод Вербицкий — Тальберг
Владимир Ершов — Гетман
Спектакль пользовался большим зрительским успехом, однако после разгромных рецензий в тогдашней прессе в апреле 1929 года «Дни Турбиных» были сняты с репертуара. В феврале 1936 года МХАТом была поставлена его новая пьеса «Кабала святош» («Мольер»), но из-за резко критической статьи в «Правде» уже в марте спектакль был снят, успев пройти при неизменном аншлаге семь раз.
Но, несмотря на обвинения в адрес автора, которого уличали в буржуазном настроении, по указанию Сталина спектакль «Дни Турбиных» был восстановлен и вошел в классический репертуар театра. Для писателя постановка во МХАТе была едва ли не единственной возможностью содержать семью. Всего на сцене МХАТа за 1926-1941 годы пьеса прошла 987 раз. Известно, что Сталин смотрел этот спектакль неоднократно. Впоследствии современники даже активно спорили, сколько раз вождь его посмотрел. Писатель Виктор Некрасов писал: «Известно, что спектакль «Дни Турбиных» по пьесе М. Булгакова Сталин смотрел… 17 раз! Не три, не пять, не двенадцать, а семнадцать! А человек он был, нужно думать, все-таки занятой, и театры не так уж баловал своим вниманием, он любил кино… а вот что-то в «Турбиных» его захватывало и хотелось смотреть, скрывшись за занавеской правительственной ложи» (Некрасов В. Записки зеваки. М., 1991).
маленькая реплика про некрасовское "любил кино"))
- а сколько раз Сталин посещал Большой театр, просто ходил на спектакли? обожал оперу. А последний спектакль, который он смотрел - Лебединое озеро - был 27 февраля 1953 года.
а в Малый? он не пропускал ни одной премьеры.
а музыка?