И вот почему: здесь 13 октября 1904 года в семье крупного землевладельца Петра Зиберта, выходца из Германии, родилась Элли Зиберт, будущая невенчанная жена поэта Владимира Маяковского , мать Патриции Томпсон.

Элли Зиберт получила хорошее образование, знала несколько языков. В начале двадцатых годов в Уфимскую губернию приехал англичанин Джордж Джонс, представитель Американской ассоциации помощи голодающим Поволжья. Он влюбился в привлекательную голубоглазую девушку с каштановыми волосами и женился на ней. Элли разделяла заботы своего мужа: готовила обеды для голодающих, раздавала продукты.

В 1923 году супруги Джонсы выехали за границу. Вначале жили в Англии, потом перебрались в США, в Нью-Йорк. Но совместная жизнь не сложилась. Они разошлись.

В 1925 году Владимир Маяковский , отправившийся в трехмесячное заграничное путешествие, прибывает в Нью-Йорк. Здесь жил в эмиграции его друг художник Давид Бурлюк, который стал гидом поэта. Он-то на одном из поэтических вечеров Маяковского и познакомил его с Элли Джонс.

В жизни Маяковского было немало женщин: встречались и серьезные любовные увлечения, и быстротечные романы, и легкий флирт. Но Элли стала судьбой, горячей и нежной любовью. 15 июня 1926 года у них родилась дочь, тоже Элли. Узнав о ее рождении, Маяковский обрадовался и очень хотел увидеть ее, но вырваться снова в Америку было трудно. В 1928 году поэт получил визу для поездки в Париж. В это же время Элли с дочерью отправилась на отдых в Ниццу. Туда из Парижа и приехал Маяковский . Там в первый и единственный раз дочь виделась с отцом.

О трагедии Маяковского Элли Джонс узнала из газет. Когда дочери исполнилось девять лет, ей рассказали, кто ее отец. Но это было семейной тайной: мать, а затем и отчим просили до их смерти никому не открывать правды.

Элли Джонс до выхода на пенсию преподавала русский язык, пропагандировала русскую культуру, собрала богатую библиотеку о Маяковском . Она умерла в 1985 году. И только в 1989 году Патриция Томпсон рассказала корреспонденту журнала «Эхо планеты», что она является дочерью поэта Владимира Владимировича Маяковского . Это стало сенсацией для мировой общественности. Фотографии давлекановки Элли Джонс, жены поэта, публикуются теперь во всех книгах о Маяковском , которые, кстати, выходят довольно часто.

Этим летом мне довелось побывать в Москве, в Государственном музее В. В. Маяковского . Заместитель директора по научной работе Муза Анатольевна Исмирова, узнав, что я из Уфы, подарила три редкие фотографии. Они напоминают о первом приезде дочери Маяковского Елены Владимировны и ее сына Роджера, внука поэта, в Москву в 1991 году. Заметим, кстати, что внук очень похож на деда.

Среди многочисленных экспонатов музея, рассказывающих о Маяковском , его жене и дочери, привлекает внимание книжечка Патриции Томпсон о заграничных путешествиях поэта. На обложке - шарж Маяковского 1925 года: в него, беззащитного, мечет стрелы любви Элли Джонс.

В музее мне сказали, что дочь Маяковского много лет мечтала побывать в России, на родине отца и матери. Приехав в Москву, где жил и работал поэт, она наполовину осуществила свою мечту. Теперь остается побывать в Башкортостане, в Давлеканово.

Недавно пришло письмо от поклонника Маяковского , москвича Н. А. Морева, который трижды встречался с дочерью поэта Еленой Владимировной и поддерживает с ней переписку. «Елена Владимировна, конечно же, имеет большой интерес к местам проживания своих матери, деда и бабушки по материнской линии, - сообщает Морев. - Вы ей можете написать…»

Он прилагает электронный и обычный адреса Патриции Томпсон. Может быть, какая-то организация пожелает пригласить дочь Маяковского на родину матери, послушать ее воспоминания, выступления. Несмотря на возраст, она легка на подъем и готова в дорогу.

Она, дочь обрусевшей немки и Владимира Маяковского , долго не знала, кто ее настоящий отец. Сейчас у нее два имени: по документам она - Патриция Томпсон, а сама она называет себя Еленой Владимировной Маяковской. Десять лет назад она была еще просто профессором одного из американских университетов, пока не написала первую книгу о своем отце.

Книга составлена по воспоминаниям матери - эмигрантки, возлюбленной Маяковского Елизаветы Зиберт. Американская дочь Маяковского впервые побывала в Башкирии, на родине своей матери - в городке Давлеканово, где сохранился в целости и сохранности дом, построенный дедом для всей семьи. Здесь она собирает материал для очередной книги об отце. Госпожа Томпсон много плачет, кокетничает и бесконечно восклицает "О!". Она не ожидала увидеть родовое гнездо точь-в-точь таким, каким рисовала его ее мать.

-Миссис Томпсон, вы уверены, что это и есть ваш родной дом?

Абсолютно. (Она не говорит по-русски, и мы общаемся через переводчика. - И.К. ) Сохранились документы, фотографии дома - он совсем не изменился. Здешний директор музея проводил исследования и тоже указал на это здание. Мама рисовала мне план комнат, я бродила по этому плану и, о чудо, нашла мамину комнату, комнату деда... Лучшего применения дому нельзя придумать (сейчас там располагаются детские ясли), мама была бы довольна.

- Как вы впервые заявили миру о своем статусе?

Это было в Нью-Йорке. Совершенно случайно встретила Евгения Евтушенко, набралась смелости подойти к нему и непринужденно так представиться: "Привет, я - дочь Маяковского ". Он: "Покажите ваши документы". И тогда я встала во весь, доставшийся мне от отца, рост, а Евтушенко, смерив взглядом, вынужден был признать, мол, да, что-то есть. Выпустив книжицу о своем отце, я десять лет ожидала обвинений в самозванстве. За это время побывала в Москве, где еще раз убедилась, что Маяковский не отказывался от меня как от родной дочери. Там, в музее, в одной из записных книжек я увидела запись, сделанную его рукой: "Дочка". Я плакала.

- Почему же после вашего рождения он не баловал вас общением?

Мать и отец встретились и стали возлюбленными в Америке, там же я и родилась и видела его, по рассказам мамы, один раз в двухлетнем возрасте. Конечно, я ничего не помню. Да, мать сначала никак не могла понять, что это такое: "противоречивые обстоятельства делают дальнейший контакт невозможным", как объяснял отец. Но потом, когда сразу же после его смерти из его кабинета исчезли все документы и даже ее фотография, мать поняла эти "обстоятельства". Я долго боялась приезжать в Россию, ведь мой дед по материнской линии был капиталистом, и я знаю, что у русских, в отличие от американцев, - долгая память.

- В вашей семье что-то сохранилось из личных вещей отца?

Кое-какие письма, два рисунка, выполненных его рукой. Один из них он набросал, когда мать с отцом поссорились. Отец нарисовал себя жутко удрученным под огромными красивыми глазами матери... Знаете, когда Маяковский умер, мать, поняла, что кроме нее никто не позаботится, чтобы сохранить во мне русскость... Умирая, она с тоской вспоминала этот дом, рассказывала мне вновь и вновь, как она играла в саду... Она учила меня русскому языку. Там, в Америке, надо мной смеялись дети, если я пыталась заговорить по-русски. А я, предполагая, что в Россию мне путь закрыт, не считала нужным знать родной язык.

- Когда увидит свет новая книга о Маяковском?

У нее еще нет названия, может, подскажете? Но в России появится она в апреле - роковом месяце для моего отца и будет приурочена к его 110-летию. Это не будет переписывание старого материала с добавлением башкирских эпизодов. Это будет полная переработка материала и полное его переосмысление. Думаю, в России книгу примут. Здесь так много знают об отце, я просто поражена: многие, с кем приходилось встречаться, просто читают его стихи наизусть

12.07.2003,
В гостях: Патриция (Елена Владимировна Маяковская) Томпсон
Ведущий: Сергей Бутман

12 июля 2003 г.
В прямом эфире радиостанции "Эхо Москвы" Патриция (Елена Владимировна Маяковская) Томпсон – дочь Владимира Маяковского , автор книги "Маяковский на Манхеттене".[и Никлай Алексеевич Морев ]Эфир ведет Сергей Бутман.

С. Бутман – Вы знаете, мы ищем выход из этой ситуации уже многие десятки лет. Ситуация в понимании Владимира Маяковского , в знании его жизни. Сейчас в гостях у нас Елена Владимировна Маяковская – человек, о существовании которого многие, даже крупнейшие знатоки и наиболее страстные поклонники творчества Владимира Маяковского и страстные ненавистники, и те, кто с ним спорил всю жизнь, они не догадывались. Сегодня у нас в руках и книга Елены Владимировны "Маяковский на Манхеттене". Книгу можете получить, Андрей из Кисловодска, считайте, что книжка ваша уже, и будет причем с автографом Елены Владимировны Маяковской. Еще 3 книжки мы разыграем, просто скажите – я хочу книгу, пришлите мне на пейджер 961-2222, для абонента "Эхо Москвы", никаких вопросов страшных я задавать не буду. Вы можете смотреть то, что происходит, не только по телевидению, но и в Интернете, у нас здесь есть веб-камера, знаете, как в аэропорту, можно помахать. Можете смотреть, и вы увидите, что невольно, а может быть, интуитивно, что даже ведущий этой программы Сергей Бутман, что я надел желтую кофту сегодня, для того чтобы говорить о Маяковском . Елена Владимировна, добрый день. Мы очень рады вас видеть у нас и слышать в нашем эфире. Сегодня еще у нас в гостях Николай Алексеевич Морев, друг и творческий партнер Елены Владимировны. Здравствуйте, Николай Алексеевич.
Н. Морев – Добрый день, рад приветствовать вас.
С. Бутман – Елена Владимировна, давайте мы поговорим и о Маяковском , и о вашей книге, о том, что вы здесь, приехали далеко уже не первый раз, вы приехали и участвуете сейчас в событиях, которые связаны с Маяковским . Очень хорошо вы пишете здесь в книге, что есть разные Маяковские. Маяковский советской пропаганды, Маяковский живой, Маяковский поэт. Поэт Маяковский , которого вы избегали очень долго, не хотели оказывать под его влиянием. Вот давайте и вы, и я думаю, что и Николай Алексеевич, который вместе с вами работает, вот что для вас Маяковский , как он вам видится и слышится сейчас.
П. Томпсон – Я сказала на конференции, что Маяковский для меня как бы фантом, отец-фантом. Это более чем миф, это человек, которого надо снова изучать, для того чтобы понять всю его сложность. Он не настолько прост, как многие думают. Но единственное, что я могу сказать с уверенностью, это то, что мой отец, Владимир Владимирович Маяковский , любил Россию. Он надеялся, что у нее будет самое хорошее будущее. Мы можем иметь разные политические воззрения, но мы должны понять, что для Маяковского самое главное – это была Россия. Вопреки мнению многих людей, которые иногда задавали себе вопрос – что же именно любит Маяковский больше всего? Он, конечно, любил не скачки, хотя в Америке есть и лошадь, которую зовут Маяковский . Но я не собираюсь составлять лотерею и выяснять, кто выиграет в отношении того, что любил Маяковский . Единственное, что я знаю, это точно совершенно, что он любил меня, как отец может любить свою дочь.
Н. Морев – И мы имеем документы на этот счет и можем вас удивить некоторым образом.
С. Бутман – Вот прямо берите и удивляйте.
Н. Морев – Удивляем. Только недавно совсем в руки моей жены попала книжка о Раневской, удивительном человеке, выдающейся артистке, выдающемся человеке, независимой в суждениях, и уж ей-то не верить нельзя. И вот мы читаем из этой книги, из ее дневников потрясающее признание, после посещения ее Лили Брик: "Она говорила о любви к покойному Брику и что отказалась бы от всего, что было в ее жизни, только бы не потерять Осю. Я спросила – отказалась бы и от Маяковского ? Она, не задумываясь, ответила: "Да, отказалась бы и от Маяковского . Мне надо было быть только с Осей". Бедный, она не очень любила его. Пришла СС (Соня Шамардина) и тоже рассказывала о Маяковском , он был первым в ее жизни. Рассказывала о том, какую нехорошую роль играл в ее отношениях с Маяковским Чуковский, который тоже был в нее влюблен. Когда они обе ушли, мне хотелось плакать от жалости к Маяковскому , и даже физически заболело сердце. СС (т.е. Соня Шамардина) говорила, что Маяковский тосковал по дочери в Америке, которой было три года во время последней встречи". Здесь ошибка – два с половиной было года. Но не в этом дело. И вот то, что Маяковский не любил детей или относился прохладно к этому вопросу, вот опровергается абсолютно громадной фигурой.
С. Бутман – Я думаю, Елена Владимировна, у вас есть свои соображения о том, что такое Маяковский как отец. Не придуманный вами, не высчитанный через поэта, большого поэта, как бы там любить, не любить, и человек знаменитейший. Как вот это ваше ощущение, оно появлялось, что существует на свете Маяковский как ваш отец, и как оно изменялось? У вас тут есть в книге очень тревожные и непростые вещи и ощущения.
П. Томпсон – Хотелось бы узнать, что за тревожные такие вещи.
С. Бутман – Вы чувствовали силу этой личности как чужого человека, силу этой личности и хотели всегда быть самой собой, и тут ваше какое-то несколько сопротивление было такое.
П. Томпсон – Ну, нет ли такой поэмы, которую написал мой отец, – я. Конечно, это мое наследие. Т.е. не хочется стоять в тени своего отца, а быть самой собой. Если мужчина может быть самим собой, то почему я не могу, как женщина, быть самой собой и быть философом. Т.е. что, неужели женщина должна быть таким точным подобием своего отца? Я думала, нет, нет, нет, нет (произносит эту фразу по-русски). Я по-русски не говорю, поэтому хочу, чтобы меня точно поняли. Очень важно для каждого человека быть самим собой. Неужели вы думаете, что существует хромосома, которая создает человека, делает его аутентичным? Если есть такая хромосома, то, конечно, я унаследовала ее от отца своего.
С. Бутман – Вы знаете, наши дотошные слушатели (я напоминаю 961-2222, это пейджер, на который мы получаем вопросы), естественно, они хотят знать о подлинности того, что Владимир Маяковский ваш отец. Вот мы можем быть уверенны сколько угодно как дети, мы можем быть уверены как люди, но вот современное общество всегда требует доказательств. Доказательств фактических, фактологических, генетических – каких угодно. Потому что мы очень много видели разных историй, которые потом, увы, к разочарованию, оказывались неправдой.
П. Томпсон – Я уже это понимала и поэтому я ждала, когда я создам свою карьеру, стану профессором. Кроме правды, я, собственно говоря, ничего и не получаю. И я верю тому, что говорила моя мать, а именно, что в ее жизни больше не было никакого мужчины. Когда Маяковский был в Манхеттене, и это было обещание, которое они дали друг другу, потому что Маяковский сказал: "Будь верна только мне. И пока я в Америке будут только ты и я". И поэтому я верю, что когда Маяковский уехал из Америки, и она собиралась родить ребенка, и я верю, что и она знала, и Маяковский знал, что они были моими родителями. Есть, конечно, люди, которые скажут – нет, нет, Маяковский никак не мог иметь детей в Америке. Но я должна сказать, что настало время, когда надо понять и узнать всю историю Маяковского . Т.е. они сами решили, что они ничего об этом говорить не будут. Именно так поступают люди, которые считают, что их частная жизнь должна оставаться их частной жизнью. И вы должны, что если бы это стало публичным, да еще для моей матери в Америке в то время, то это было бы тоже нехорошо и для Маяковского , который возвращался в Россию. Т.е. это было очень смутное время. Т.е. что получается? Есть женщина, которая со своим ребенком, не может приехать в Россию, потому что после революции никто не приветствовал в России семью моей матери. Хотя моя мать и ее семья очень любили Россию, но они не могли вернуться в Россию. Это первое. Второе – то, что Маяковскому не позволили бы вернуться еще в Америку.
С. Бутман – Потому что родственники за границей, вот эта формулировка – родственники за границей.
П. Томпсон – Совершенно верно. Вот в этом и заключается объяснение, вполне человеческое, понятное.
С. Бутман – Вы знаете, я должен сказать в скобках сейчас нашим слушателям. Конечно, мы все люди строгие, мы все люди дотошные, мы видели здесь и в Москве очень много самозванцев, мы видели очень много детей императора, которых у него было больше, я не знаю, чем у кувейтского эмира какого-нибудь, мы очень много видели всего. Но эта история представляется нам реальной, и у меня нет никаких поводов не верить Елене Владимировне. Я думаю, что Николай Алексеевич тоже скажет два слова сейчас, до кратких новостей.
Н. Морев – В отношении документов буквально несколько слов. Один из документов приведен в книге Елены Владимировны "Маяковский на Манхеттене". Это письмо его двум Элли.
С. Бутман – Да, вот здесь можно посмотреть, кто по Интернету смотрит, тоже посмотрите…
Н. Морев – Это документ, как говорится, против которого никуда не денешься.
С. Бутман – 28 год, да.
Н. Морев – Есть запись Маяковского в записной книжке со слова "дочка", это одна из совершенно удивительных, странных и трагических записей в записных книжках. По письму Элли Джонс Маяковскому , которое существует в архиве Лили Брик, ее мать пишет (я примерно говорю) – дорогой Володя, запиши к себе в книжку: в случае своей смерти известить таких-то таких-то, и дается адрес. И Маяковский записал это в своей книжке. Значит, был какой-то разговор с ними об опасности, которая могла ожидать Маяковского . Вот что Хургин погиб у него на глазах в Америке, представитель "Амторга". На чистой воде, в тихий день…
С. Бутман – Да, была очень странная… сегодня у нас утром Майя Пешкова напоминала эту историю…
Н. Морев – …со Склянским, Склянский – секретарь Троцкого. И, видимо, что-то Маяковский сказал. Вот еще и почему они прижали друг другу пальцы к губам – будем хранить пока в тайне. И действительно, для пролетарского поэта, а ну-ка дочь в стране, которая не имеет дипломатических отношений с Россией, "замечательный фрукт" Маяковский .
С. Бутман – Пожалуйста, Елена Владимировна, вы хотели что-то добавить, просто я должен сказать, что через полминуты мы с вами прервемся, послушаем новости, а потом продолжим. Я должен сказать – здесь очень забавно, – конечно, это его дочь, просто посмотрите на нее. Хорошо, да, хорошо вы это пишете. Вы все вопросы свои можете задавать и после новостей, присылайте на пейджер. Сразу хочу сказать, это программа "Ищем выход", не буду я ни за что голосовать сегодня, мы сегодня с вами голосовать не будем, мы просто побольше поговорим с Еленой Владимировной, еще у нас будет 25 минут после новостей.
НОВОСТИ
С. Бутман – Много вопросов. У нас Елена Владимировна Маяковская в гостях, Патриция Томпсон – так ее еще называют. У нас в гостях ее друг и творческий партнер Николай Алексеевич Морев. Мы говорим сейчас о книге, которую написала Елена Владимировна Маяковская, говорим о Маяковском . Вы смотрите нас по Интернету сейчас, вы видите все, что происходит в нашей большой студии, включите, у нас на сайте теперь можно смотреть по Интернету, там чуть-чуть есть такое забавное, конечно, расхождение между звуком и изображением, но я думаю, что это вас не будет раздражать. У нас книги, очень много людей хочет книгу, и посылали нам на пейджер, что хотят книгу, безумное количество людей. Пока у меня только 4 книги, которые я могу разыграть, 12-летнему нашему слушателю уже пообещал, плюс еще 3 книги. У нас сейчас будет небольшой обмен, и все книги будут у нас с подписью Елены Владимировны Маяковской. Елена Владимировна, вот здесь Владимир спрашивает: "Даже товарищ Сталин не знал о существовании дочери. Не верю". Дальше: "Наше родное КГБ неужели не знало, что есть у Маяковского дочь?" Ну как бы оно ни называлось тогда, ГБ, НКВД, ГПУ, как вам больше нравится. Известно ли, знали ли в руководстве Советского Союза и наши секретные службы любимые?
П. Томпсон – Я не знаю, что знали люди в Советском Союзе. Да, давайте согласимся с тем фактом, что задача секретной полиции заключалась в том, чтобы защищать интересы страны. Другое дело, как интерпретировать эти интересы России, это уже меняется со временем. В стране, которая только еще формируется, которая еще только начинает осознавать себя, как случилось в Советском Союзе после революции, всегда существует естественная тенденция – подозревать. Но с другой стороны, возникает вопрос – что ж, неужели надо убивать тех, кто не согласен с этим. Вот в этом заключается разница между старым режимом и новым. Т.е. вот при новом режиме у вас есть так называемый открытый микрофон, и я могу говорить то, что я думаю. Я не думаю, что когда был жив мой отец, такая вещь существовала. Т.е. я полагаю, что я здесь для того, чтобы рассказать правду. А уж верят люди мне или нет, это мне безразлично. Потому что товарищ история за нас выскажется.
С. Бутман – У меня вопрос к товарищу истории. Не у меня, скорее, а у слушателей. Скажите, пожалуйста, у вас есть реальные, явственные воспоминания от единственной встречи, когда вы были совсем маленькая, во Франции, в Ницце. Тогда произошла, судя по всему, встреча ваша и вашего отца. Или все это о том, что ваша мама рассказывала?
П. Томпсон – Нет, нет, это не история, это факт. Маяковский неожиданно появился в Ницце, вот он сказал: "Я здесь". Моя мать чуть не умерла от этого. Вы можете себе представить, конечно, она этого не ожидала. Насколько вот я знаю, он там оставался три дня. Теперь попытаюсь ответить на ваш вопрос. Представьте себе маленького такого ребенка, и все, что я могла видеть, это что это длинные такие ноги. Но, конечно, вы и в России тоже понимаете, что такое кинестетическая память того, что ты воспринимаешь. Я помню, как он держал меня, я была у него на коленях, как он меня обнимал, как он ко мне прикасался, я это знаю. Конечно, кто-то может и посмеяться над этим, но тем не менее где-то в глубине такой вот такой кинестетической памяти это все остается, а эта память является самой древней. Я знаю, что между нами происходило такое объединение, еще и по-другому. И мне мать говорила, что когда он увидел меня в колыбели, он говорил – спит ведь, спит, наверное, ничего более притягательного, чем спящий ребенок нет. Я верю, что и он ко мне прикасался, и я не нему прикасалась, но что самое главное – что он увез с собой мои фотографии в Москву. Я знаю из авторитетных источников, что, когда он умер, Лиля Брик пришла в его кабинет и уничтожила мои фотографии. Зачем это делать кому-то?
С. Бутман – Есть много причин. Бывают причины политические, а бывают причины, извините меня, женские.
П. Томпсон – Да, конечно. Но есть разные женщины.
С. Бутман – Абсолютно согласен.
П. Томпсон – Моя мать не знала, что такое ревность.
С. Бутман – Скажите, пожалуйста, несколько слов, здесь просят, о своей маме, о ее предках и происхождении. Вы знаете, я хочу предупредить одну вещь, пока переводят Елене Владимировне. Много, очень много вы можете просто прочесть в книге. Увы, конечно, книжка не всем достанется, тираж-то какой у нас, 500 экземпляров.
Н. Морев – Мы рассчитываем на дополнение.
С. Бутман – Да, Николай Алексеевич?
Н. Морев – Институт мировой литературы контролирует этот вопрос.
С. Бутман – Хотя бы тысячи три. Понимаете, это можно прочесть. Сейчас хочется живые вещи от Елены Владимировны нам с вами получить, а не чтобы Елена Владимировна нам то, что она в книжке написала, пересказывала. Сведения о маме, удивительное происхождение вашей мамы, удивительная семья, скажите несколько слов.
П. Томпсон – Я с большой гордостью могу рассказать о корнях семьи моей матери в Башкирии. Во-первых, Екатерина Великая… не помню, это было в 17 или 18 веке, в 18 веке, она призвала, пригласила людей из Европы в Россию. Это, наверное, был самый замечательный указ по внешней политике в то время. Это наиболее открытый был указ, и она в свое время обещала предкам моей матери свободу вероисповедания, они были христианами-пацифистами…
С. Бутман – Они были менониты, насколько я понимаю.
П. Томпсон – Совершенно верно, менониты. Но что самое главное, что, когда они приехали в Россию, они обещали быть россиянами. И вот в течение 200 лет семья моей матери, она хранила это обещание – быть россиянами. И для меня в этом и заключается сущность чести. Когда моя мать была маленькой еще, она в школе выучила русский, английский и немецкий. И никогда моя мать никому бы не позволила что-нибудь негативное, отрицательное сказать о русских. Моя мать всю жизнь посвятила тому, чтобы попытаться объяснить американцам, что такое русские, что такое русская культура. И она всегда мне говорила, что необходимо проводить различие между политикой и людьми. Вот мой ответ на ваш вопрос. В книге этого нет, но тем не менее это то чувство, которое я с вами разделяю.
С. Бутман – Просят еще раз сказать настоящее, первое имя и фамилию мамы вашей. Елизавета Зибер, да?
П. Томпсон – Да.
С. Бутман – Немецкие колонисты, менониты, удивительная сама по себе история, вот это вы обязательно прочтете, я так думаю. Я сразу хочу сказать, что у нас книжки получат: Владимир (276), это из Москвы; Ирина (286), тоже из Москвы; из Петербурга Александр (164) и Андрей из Кисловодска (368 начинается его телефон). "Когда вы в первый раз приехали в Россию, были ли вы на земле ваших предков с маминой стороны?" – спрашивает Кирилл. Были ли вы там, в башкирских землях?
П. Томпсон – Нет, когда я в первый раз приехала, я не могла этого сделать. Поверьте мне, когда вы приезжаете в такую большую страну, причем в такое непонятное с исторической точки зрения время, это все как-то сбивает с толку. Но я всегда надеялась посетить места, где родились мои родители. Там, где родилась моя мать, в Башкирии, ну, и там, где родился мой отец.
С. Бутман – Ну, это должны вас или пригласить, и вы обязательно можете поехать, если грузинское руководство будет радо.
П. Томпсон – Я могу единственное сказать, что я вам говорю о своих личных переживаниях, а не о политических, конечно. Конечно, всегда ребенок хочет узнать, где родились родители.
Н. Морев – Просто маленькая ремарка.
С. Бутман – Да, пожалуйста, Николай Алексеевич.
Н. Морев – В прошлом году в июле Елена Владимировна вместе со мной посетила Башкортостан, встречали замечательно, дружелюбно, под патронажем Министерства печати, радостно, дом сохранен, в нем детский сад, около этого дома детишки встретили Елену Владимировну с цветами.
С. Бутман – Здорово.
Н. Морев – А в отношении Грузии мы получили еще несколько месяцев тому назад официальное приглашение от члена грузинского парламента Лордкипанидзе. И это подтверждено посольством, посольство ждет ее в течение следующей недели, просто из-за физической невозможности посетить Грузию к дате 19 июля, день рождения Маяковского , мы вынуждены ограничиться посещением грузинского посольства, там любезный посол по отношению к Елене Владимировне, ждет ее, будет ждать встречи.
С. Бутман – Чудесно.
П. Томпсон – Я надеюсь, что для этого не понадобится 10 лет, потому что я не думаю, что я 10 лет еще проживу.
С. Бутман – Вы знаете, у меня здесь очень много вопросов. Еще есть вопрос такой. Вы сказали, что ваша мама, ей было незнакомо такое чувство, как ревность. Я знаю, что и вы очень много занимаетесь, вы, как исследователь, как общественный деятель, вы очень много занимаетесь именно проблемами не такого, я бы сказал, базарного феминизма, как этим занимаются иногда, а настоящего подхода к настоящим проблемам положения женщина в обществе и взаимоотношений женщины и мужчины. Я это знаю. Но вот я бы хотел задать вопрос другой, слушательница наша спрашивает, несколько здесь вопросов было. Как вы и ваша мама оцениваете роль покойной Лили Брик? Как доброго гения и помощницы или как человека, который очень сильно мешал. А может быть, и не то, и не другое.
П. Томпсон – Я думаю, что роль Лили Брик очень сложная. Во-первых, надо помнить, насколько важен был Осип Брик, с точки зрения распространения раннего творчества Маяковского , с точки зрения поддержки его творчества. Я думаю, что в этот пакет входила и Лиля Брик, я думаю, что это был чрезвычайно умная женщина, ну, может быть, человек, который манипулирует другими. Отец, когда он был в России, он был, конечно, молодым, неопытным человеком. Она, с другой стороны, была женщина опытная, много знающая. Вот в этой студии присутствуют мужчины, которые в свое время, конечно, были молоды, когда на них обращала внимание такая зрелая, умная, опытная женщина, то, конечно, это как-то их сбивало с толку. А почему это не могло произойти с Маяковским ? Т.е. в отношениях с Лилей Брик существует несколько разных этапов. К тому времени, когда он приехал в Америку, действительно, и она признала, что вот эти интимные, физические какие-то отношения закончились.
С. Бутман – 25 год, если я не ошибаюсь.
Н. Морев – 30 июля 25 года.
П. Томпсон – Да, конечно. Это очень сложный вопрос.
С. Бутман – Еще два вопроса, очень важных, у нас осталось всего 5 минут. Вопрос первый. Есть ли для вас психологическая, документальная или ваша собственная версия гибели Маяковского , гибели вашего отца? Александр спрашивает.
П. Томпсон – Вы вот любезно указали на то, что я исследователь, ученый, я пока еще ожидаю дополнительных каких-то свидетельств и с помощью Николая Алексеевича я все-таки узнаю нечто новое, что я никогда не знала.
С. Бутман – Есть надежда, что такие документы могут отыскаться?
Н. Морев – Я не думаю. Есть две версии. Особенно интересная версия в книге Валентина Скорятина на эту тему, может быть, слышали.
С. Бутман – Да.
Н. Морев – Он недавно умер. У него есть такая двойственность: что есть вероятность, все-таки сохраняется, что Маяковского могли устранить, приведено много документов в эту сторону, но он сохраняет и версию о самоубийстве.
С. Бутман – У меня дополнительный вопрос. Самое главное, Елена Владимировна, для вас это важно знать, как это было точно?
П. Томпсон – Меня в Петербурге спросили об этом. Я сразу сказала – что бы ни случилось, он все равно умер. Для меня это имело критическое, большое значение, что он мертв. Почему? Точно я не знаю еще, но здесь я уже могу размышлять. Но единственное, что могу с уверенностью сказать, Маяковский не покончил жизнь самоубийством из-за женщины.
С. Бутман – Почему? Не был способен так любить?
П. Томпсон – Нет, потому что он революцию больше любил. И когда революция пошла по неправильному пути, тогда его сердце было разбито. Потому что он хотел, чтобы была лучшая Россия.
С. Бутман – Елена Владимировна, еще один вопрос, на который только вы можете ответить. "Имеется ли среди ваших детей и внуков, у кого есть талант к написанию стихов?" Все так мечтают, чтобы возродился когда-нибудь, через поколения, чтобы возродился кто-нибудь, кто писал бы, кто мог бы знакомить слова так, как Маяковский .
П. Томпсон – Так уж получилось, что по случаю 110-летия моего отца я написала стихи. С вашего позволения, Николай Алексеевич тогда на русском прочтет.
С. Бутман – Прочтите фрагмент. Я хотел бы окончить одним посланием нашей слушательницы. Пожалуйста, фрагмент мне прочтите.
Н. Морев – Кусочек. "Я здесь. Маяковский , это я громко стучу в дверь товарища истории. Я знаю, ты там. Впусти меня. Я знаю, ты там, вместе со своими истертыми чемоданами, в которых незаконченные стихи, разбитое сердце и выцветшее фото маленькой девочки, сидящей на балконе в Ницце. Это я, ты сотворил меня. Это ведь твои слова – в этой жизни умереть нетрудно, сделать жизнь значительно трудней. Ты должен выйти. Твой брат солнце осветит тебя, так же как бронзовые статуи в Москве и Уфе, к которым я пришла с цветами и слезами. Вот я здесь. Именно так ты говорил Бурлюку в Нью-Йорке и Элли в Ницце. Я повторяю сегодня – вот я здесь. Я объявляю о себе гордо, громко, я не нуждаюсь в представлении. "Daughter. Tochter. Fille. Дочка".
С. Бутман – Елена Владимировна Маяковская у нас сегодня в гостях. Вы получите книги с ее автографами. Я надеюсь, что этих книг будет больше. Я хотел бы прочитать сейчас, в самом конце маленькое послание от нашей слушательницы, от слушательницы из Владикавказа, она между нами и родиной Маяковского находится. Лиза, наша слушательница из Владикавказа: Благодарю вас, Елена. Вы для меня как вторая жизнь. Будьте счастливы, и хранит вас Бог". Будьте счастливы, и хранит вас Бог. Елена Владимировна, спасибо вам большое. Мы будем ждать и новых книг, и новых исследований. Мы будем хранить вот эту книгу. Главное, что встреча с вами, она нас убеждает, мне кажется, во многом. Спасибо большое. Елена Владимировна Маяковская была в гостях на "Эхе Москвы" в нашей программе.

В Нью-Йорке скончалась Елена Маяковская (Патриция Томпсон) – единственная дочь русского поэта Владимира Маяковского. Об этом в своем Фейсбук сообщила директор Государственного музея имени Маяковского Алексей Лобов.

Друзья... с тяжелым сердцем сообщаю о большой утрате... В пятницу (1 апреля. – Авт.) в Нью-Йорке скончалась Патриция Томпсон (Елена Владимировна Маяковская) ... Всего две недели назад мы обсуждали будущую выставку... говорили о новой книге... строили планы на её поездку в Россию... и вот теперь её нет... – написал Лобов.

Как сказал ее сын Роджер в комментарии ТАСС , Патрисия Томпсон скончалась утром.

Маяковская не дожила до 90-летия два с половиной месяца. Она родилась 15 июня 1926 года. К юбилею московский музей готовил выставку, где планировалось показать вещи из ее семейного архива.

Маяковская больше известна, как Патрисия Томпсон. Она дочь Маяковского (1893-1930) и русской эмигрантки Елизаветы Зиберт (1904-1985), с которой поэт познакомился в Нью-Йорке в 1925 году. Маяковский тогда приехал к своему другу, художнику Давиду Бурлюку. Пара познакомилась на одном из поэтических вечеров.

Зиберт работала гидом и переводчиком. Ее отец Петер Генри Зиберт родился в Украине, мать Элен Нейфелдт - в Крыму. Маяковская рассказывала российским журналистам, что ее родители встречались два месяца. Маяковский хотел вернуться в США, увидеть возлюбленную, но его не выпустили из страны.

После замужества и переезда в США Зиберт звали Элли Джонс. Муж переводчицы, англичанин Джордж Джонс, записал девочку на себя. Маяковский видел только один раз - в 1928 году в Ницце. Томпсон (это фамилия ее мужа) тогда было чуть более двух лет.

Сейчас многие рассуждают о том, какую из женщин Маяковский любил больше других. А мне кажется, важнее то, какая из них любила его больше всех. Уверена, что это была моя мать. Она пошла ради него на большие жертвы. Ведь она знала, что он уедет, но не сделала аборт. И она никогда не получала от него помощи, - рассказывала Томпсон в интервью ТАСС .

Томпсон была профессором философии Колледжа Лемана в Нью-Йорке и не говорила по-русски. Она занималась проблемами феминизма и социологии. Написала около 20 книг, в том числе "Маяковский на Манхэттене" о путешествии поэта в Америку. Также работала над автобиографической книгой, которую хотела назвать "Дочка".

В интервью "КП " Маяковская говорила, что ее отец не убивал себя.

Моя миссия – это оправдание отца. Я хочу, чтобы все знали главное – мой отец Владимир Маяковский не совершал самоубийства! Он знал, что у него есть дочь, он стремился жить, жить ради меня и говорил своей друзьям, показывая на мою фотографию: "Это мое будущее!". Когда он понял, что его мечта об идеальном обществе неосуществима на деле, то стал об этом говорить, перестал писать, и его ликвидировали. Даже если он все-таки это сделал, то этим положил конец бесчестию, в которое Советы пытались его вовлечь.

Маяковская впервые посетила Россию в 1991 году.

Патрисия Дж. Томпсон (Patricia J. Thompson), почетный профессор Леман-колледжа и исследователь творчества Владимира Маяковского умерла в Нью-Йорке в минувшую пятницу на 90-м году жизни.

Генеалогическое древо

Она настаивала, чтобы к ней обращались «Елена Владимировна» и очень негодовала, когда кто-либо осмеливался выразить даже самое малое сомнение в том, что она дочь, пусть и внебрачная, великого русского поэта. Но от анализа ДНК всегда наотрез отказывалась.

Примерно три года назад живущая много лет в нью-йоркском районе Вашингтон-Хайтс госпожа Томпсон через автора этих строк, уезжавшего на несколько дней в Москву, передала в московский Музей В.В. Маяковского важную информацию о ее готовности передать этому музею свой семейный архив. Это около сорока папок и альбомов с документами, проливающими свет на американский вояж Маяковского в 1925 году, и последовавшие за этим события жизни поэта, трагически оборвавшейся в 1930 году.

Дирекция музея, в свою очередь, передала тогда со мной для Патрисии Томпсон подарок, для нее, пожалуй, никак не меньшей значимости. В выпущенном музеем альбоме «Семья Маяковского» опубликовано генеалогическое древо поэта, где впервые фигурируют его американская пассия Элли Джонс, их дочь Патрисия (Елена Владимировна) и внук Роджер Шерман-Томпсон. Таким образом, после многих лет недомолвок американская ветвь Маяковского была официально признана в России.

Копия поэта

В гостях у Патриши - так по-американски произносят ее имя - я побывал в первый раз лет десять назад. Квартира ее - на первом этаже красивого жилого комплекса «Хадсон-вью гарденс», похожего на средневековую крепость. Баскетбольный рост, гордая осанка, крупные, резкие черты лица, брови вразлет, большие, чуть навыкате глаза. Просто копия Владимира Владимировича!

В 85 лет Патрисия Томпсон ушла на пенсию, оставив многолетнюю преподавательскую работу в Леман-колледже городского университета Нью-Йорка, где она изучала социологию и гендерные проблемы. Ее удостоили пожизненной почетной профессуры.

Ее рабочий стол всегда был завален бумагами. Помню, в один из моих визитов хозяйка с гордостью показала шутливый рисунок Маяковского, на котором он заслоняет ее мать, Элли Джонс, «от прохожих». Этот рисунок в числе других включен в книгу Патрисии Томпсон «Маяковский на Манхэттене», выпущенную в Москве в 2003 году. Это в книжке – «от прохожих», а вслух она уточнила - «от других ухажеров»: «Моя мать была молодой и красивой, и он не хотел, чтобы кто-то занял его место в ее жизни».

«Они ссорились и мирились»

Несмотря на чисто американское имя, Элли Джонс - русская по крови. Настоящее ее имя - Елизавета Петровна Зиберт. Родилась она в 1904 году в поселке Давлеканово в Башкирии в богатой семье потомков немецких протестантов-меннонитов. После революции работала в Уфе и Москве в гуманитарных американских организациях, где познакомилась и вышла замуж за англичанина бухгалтера Джорджа Джонса. Через какое-то время они уехали в Лондон, а потом в США.

Маяковский-путешественник ступил на американскую землю 27 июля 1925 года. Ему было 32 года. Через месяц на одной из вечеринок в Манхэттене поэт встретил Элли Джонс. 20-летняя русская эмигрантка к этому моменту жила отдельно от мужа-англичанина, хотя они и оставались друзьями.

«Да, конечно, Маяковский был влюбчив, - рассказывала мне Патрисия. – Новое чувство охватывало его мгновенно, он сгорал от страсти, не находил себе места, должен был быть рядом с объектом своего чувства ежечасно, ежесекундно. Именно так, стремительно, по восходящей, развивался его роман с моей мамой. Она мне рассказывала, как они гуляли по Нью-Йорку дни и ночи напролет, ходили в гости к Давиду Бурлюку и другим друзьям Владимира Владимировича, сидели на скамейках, слушали гарлемский джаз, ездили в летний лагерь для детей рабочих «Нит гедайге», в зоопарк в Бронкс, обедали в русских и армянских ресторанах, ссорились, мирились».

Смесь культур и кровей

Русский поэт уехал из Америки 28 октября 1925 года и больше никогда не возвращался. 15 июня 1926 года в Нью-Йорке, в районе Джексон-Хайтс, родилась Элен Патрисия Джонс.

Патрисия показывает фотографию, на которой ее мать Элли Джонс запечатлена на пляже в купальном костюме, держащей за руку маленькую дочку. Снимок сделан в 1928 году в Ницце, куда «две Элли», как их ласково называл Маяковский, приехали отдыхать, а он нагрянул из Парижа их проведать.

Любопытно, что второй муж Элли Генри Питерс удочерил «маленькую» Элли, когда ей было уже 50 лет. Именно тогда она взяла себе имя –Патрисия Дж. Томпсон. «Во мне много кровей и культур перемешалось, – говорила она. – Мать родилась в Башкирии, отец – в Грузии, первый мой отчим – британец, второй – немец».

Патрисия окончила Барнард-колледж, работала редактором в журналах. В 1954 году вышла замуж за Уэйна Томпсона-Шермана. После двадцати лет семейной жизни они развелись. Роджер, ее сын от брака с Уэйном, по профессии адвокат. Они были очень дружны. Роджер женат, они с женой усыновили мальчика из Колумбии. Под влиянием бабушки Логан в школе написал сочинение про русского поэта Маяковского. Патрисия в шутку называла своего приемного внука «революционером с двух сторон».

О генетической памяти

Помню, как Патрисия показывала массивный орден Михаила Ломоносова, которым награждена за укрепление российско-американских культурных и образовательных связей. «Я очень горжусь этой честью, – сказала она тогда, – и в особенности тем, что получателем награды в сопровождающих бумагах я названа как Елена Владимировна Маяковская».

«Маяковскому нравилось ощущать себя отцом, – сказала в другой наш разговор Патрисия. – Ему нравилось держать на коленях маленькую девочку. В одной из его рукописей в архиве я увидела нарисованный им цветок. Поразительно, именно такие цветы я рисовала с детства. Вот она, генетическая память. Я не соревнуюсь, кого он любил больше. Но если меня спрашивают, кто любил его больше, то я утверждаю: моя мать. Она хранила молчание. Она могла сделать аборт и не сделала. И вот родилась я – свидетельство ее любви к нему...»

Государственный музей В.В. Маяковского на странице в Facebook выразил глубокие соболезнования Роджеру и Логану Томпсон.

«Две недели назад, – говорится на странице музея, – директор музея был в гостях у Елены Владимировны: обсуждали будущую выставку к ее 90-летию, новую книгу, поездку в Россию... И вот теперь Елены Владимировны с нами нет».

- Когда Маяковский узнал о вашем существовании, он хотел вернуться?

Я уверена, что Маяковский хотел иметь семью, хотел жить с нами. Все, что написано про него, контролировала Лиля Брик. Неправда, что он не хотел детей. Он очень любил детей, не зря же он для них писал. Конечно, была очень сложная политическая ситуация между двумя странами. Но был еще и личный момент. Когда Лиля узнала о нас, она захотела отвлечь его внимание... Она не хотела, чтобы рядом с Маяковским была еще какая-то женщина. Когда Маяковский был в Париже, Лиля попросила свою сестру Эльзу Триоле представить Маяковского какой-нибудь местной красавице. Ею оказалась Татьяна Яковлева. Очень привлекательная женщина, очаровательная женщина из хорошей семьи. Я этого совсем не отрицаю. Но я должна сказать, что это все была игра Брик. Она хотела, чтобы он забыл женщину и ребенка в Америке.

- Многие думают, что именно Татьяна Яковлева была последней любовью Маяковского.

Ее дочь, американская писательница Френсис Грей, попала в Россию задолго до меня. И все думали, что это она дочь Маяковского. Френсис даже опубликовала статью в «Нью-Йорк таймс» - о последней музе Маяковского, о ее матери. Она рассказывает, что 25 октября он говорил о своей бесконечной любви к Татьяне Яковлевой. Но у меня сохранилось письмо к маме, датированное 26 октября, он просил ее о встрече. Я думаю, что он хотел прикрыть политически опасные отношения с моей матерью громким романом с Яковлевой.

В архиве Маяковского сохранились только письма, написанные Лиле Брик. Как вы думаете, почему она уничтожила переписку с остальными женщинами?

Лиля была тем, кем она была. Я думаю, она хотела войти в историю одна. У нее было влияние на общественность. Нельзя отрицать, что она была очень умной, опытной женщиной. Но, на мой взгляд, она была еще и манипулятором. Я не знала лично Бриков, но думаю, что они построили себе карьеру, используя Маяковского. Они говорили, что он грубый и неуправляемый. Но мать рассказывала о нем совсем другое, и его друг, Давид Бурлюк, говорил, что он был очень чувствительным и добрым человеком.

- Вы думаете, Лиля плохо влияла на Маяковского?

Я думаю, что роль Бриков очень неоднозначная. Осип помогал ему печататься в самом начале карьеры. Лиля Брик, можно сказать, входила в комплект. Когда Маяковский с ней познакомился, он был очень молод. И взрослая, зрелая Лиля была для него, конечно, очень привлекательна.

- Елена Владимировна, скажите, а почему Маяковский в предсмертной записке определил свою семью так: мать, сестры, Лиля Брик и Вероника Полонская. Почему он ничего не сказал о вас?

Я сама об этом очень много думала, этот вопрос меня мучил. Когда я отправилась в Россию, я встречалась с последней возлюбленной отца, Вероникой Полонской. Я навестила ее в доме престарелых для актеров. Она очень тепло отнеслась ко мне, подарила мне статуэтку отца. Рассказала, что Маяковский говорил с ней обо мне, о том, как он скучает. Он показывал ей паркеровскую ручку, которую я подарила ему в Ницце, и говорил Полонской: «Мое будущее в этом ребенке». Я уверена, что она его тоже любила. Очаровательная женщина. Так вот, я задала ей этот самый вопрос: почему?

- И почему же вас не было в завещании?

Полонская сказала мне, что отец сделал это, чтобы нас защитить. Ее он защитил, когда включил в завещание, а нас - наоборот, не упомянув. Я не уверена, что дожила бы спокойно до этих дней, если бы тогда НКВД стало известно, что у советского поэта Маяковского в Америке растет ребенок от дочери кулака.

Я знаю, что он любил меня, что ему в радость было стать отцом. Но он боялся. Быть женой или ребенком инакомыслящего было небезопасно. А Маяковский становился инакомыслящим: если вы прочитаете его пьесы, то увидите, что он критиковал бюрократию и то направление, в котором двигалась революция. Мать не винила его, и я не виню.

- Вероника Полонская была единственной, кому Маяковский рассказывал о вашем существовании?

Еще одна подруга отца, Софья Шамардина, писала в своих воспоминаниях о том, что ей говорил Маяковский про свою дочь в Америке: «Я никогда не думал, что можно так тосковать о ребенке. Девочке уже три года, она больна рахитом, а я ничего не могу для нее сделать!» Маяковский говорил обо мне еще с одним своим другом, рассказывал, как тяжело для него не растить собственную дочь. Но когда в России печатали книгу воспоминаний, то они просто выбросили эти фрагменты. Возможно, потому, что Лиля Брик не хотела это публиковать. Вообще, я думаю, что в биографии отца еще много белых пятен, и считаю своим долгом рассказать правду о родителях.

Когда вы приезжали в Россию, вы нашли еще какие-то документальные подтверждения того, что Маяковский не забыл о вас?

Одну удивительную находку я сделала, когда была в Санкт-Петербурге. Я разбирала бумаги отца и нашла там рисунок цветка, сделанного детской рукой. Я думаю, это мой рисунок, я в детстве рисовала точно такие же...

Скажите, вы чувствуете себя дочерью Маяковского. Верите в генетическую память?

Я очень хорошо понимаю моего отца. Когда я впервые прочитала книги Маяковского, я поняла, что мы одинаково смотрим на мир. Он считал, что если у тебя есть талант, то ты должен использовать его для социального, общественного действия. Я считаю точно так же. И у меня была такая цель: создание учебников, книг, из которых дети узнают что-то о мире и о себе самих. Я писала учебники по психологии и антропологии, по истории, старалась представить все это так, чтобы дети поняли. Еще я работала редактором в нескольких крупнейших американских издательских домах. Редактировала фантастику, в том числе Рэя Брэдбери. Отличное, мне кажется, занятие для дочери футуриста - работать с фантастами.

- У вас на стене висят написанные вами картины. Этот талант вы тоже унаследовали от отца?

Да, я люблю рисовать. В 15 лет поступила в художественную школу. Я, конечно, не профессиональный художник, но что-то получается.

- А вы можете назвать себя революционеркой?

Я думаю, что идея отца о революции - это идея привнесения социальной справедливости. Я сама революционерка, в моем собственном понимании, то есть в связи с ролью женщины в обществе и в семье. Я преподаю философию феминизма в Нью-Йоркском университете. Я феминистка, но не из тех, кто стремится принизить роль мужчины (а это свойственно многим американским феминисткам). Мой феминизм - это стремление сохранить семью, работать на ее благо.

- Расскажите о вашей семье.

У меня замечательный сын Роджер, адвокат в области интеллектуальной собственности. Он внук Маяковского. В его жилах течет удивительная кровь - кровь Маяковского и кровь борца за американскую независимость (предок моего мужа был одним из создателей Декларации независимости). У меня есть внук, Логан. Он сейчас заканчивает школу. Он из Латинской Америки, Роджер усыновил его. И хотя он и не родной правнук Маяковского, я замечаю, что у него точно такая же морщинка на лбу, как у моего отца. Забавно смотреть, как он глядит на портрет Маяковского и морщит лоб.

Если честно, я до сих пор очень скучаю по отцу. Мне кажется, что если бы он узнал меня сейчас, узнал бы о моей жизни, ему было бы приятно.

Почти всю жизнь вы прожили под именем Патрисия Томпсон, а сейчас на вашей визитной карточке стоит еще и имя Елена Маяковская.

У меня всегда было два имени: русское - Елена и американское - Патрисия. Подруга моей матери была ирландка Патрисия, и она помогала ей, когда я только родилась. Мою американскую крестную звали Елена, и бабушку тоже звали Елена.

- Скажите, а почему вы почти не знаете русского языка?

Когда я была маленькой, я не говорила по-английски. Я говорила по-русски, по-немецки и по-французски. Но я хотела играть с американскими детьми, а они не играли со мной, потому что я была иностранкой. И я сказала маме, что не хочу говорить на всех этих бесполезных языках, а хочу говорить по-английски. Тогда мой отчим, англичанин, научил меня. А русский так и остался на детском уровне.

А с матерью вы совсем не разговаривали по-русски?

Я сопротивлялась, отказывалась читать по-русски. Может быть, потому, что для меня гибель отца была трагедией, и я неосознанно уходила от всего русского. К тому же я всегда была индивидуалисткой, думаю, что унаследовала это от отца. В этом меня поддерживала и мама, она была очень сильной, мужественной женщиной. Именно она объяснила мне, что нельзя оставаться в тени отца, быть его дешевой имитацией. Она научила меня быть собой.

© Из личного архива Елены Маяковской