СПЕЦПРОЕКТЫ

Ровно 100 лет назад после трагической гибели главнокомандующего Добровольческой армией России генерала Лавра Корнилова закончился Первый Кубанский поход Белой армии, также вошедший в историю и как Первый Ледяной поход, ставший своего рода рождением Белого дела. «Стол» вспоминает, как начиналась Гражданская война в России

Кольцо большевиков сжималось вокруг Новочеркасска всё сильнее и сильнее. Но город защищать было некому, хотя в столице Области Войска Донского и находились сотни и тысячи армейских фронтовых офицеров и казаков. Но воевать не хотел никто, все ждали, что-то кто-то другой примет удар на себя. Дело дошло до того, что на призыв донского правительства к мобилизации на сборный пункт пришло всего 147 человек – гимназистов и юнкеров, которые не умели держать оружия в руках.

«Это не просто позор, это приговор всей России, – мрачно думал атаман Алексей Каледин, сидя на каком-то дурацком совещании, на котором вот уже который час обсуждался вопрос, что делать с наступавшими на город большевиками. – Сил у нас нет, сопротивление бессмысленно, и положение наше безнадёжно…»

Наконец нервы у атамана не выдержали.

– Хватит болтать! – крикнул он. – От болтовни Россия погибла!

Каледин решительно встал из-за стола и, отшвырнув от себя кресло, направился к неприметной двери, ведущей в личные покои атамана. Присутствующие, уже привыкшие к нервическим эскападам атамана, недоуменно переглядывались: совещание закончено или нет?

Но только Каледин вышел из кабинета, как из-за двери раздался треск револьверного выстрела.

– Господа, он застрелился! – выскочил из личных покоев атамана его «правая рука» Митрофан Богаевский. – Он мертв!

На этом же совещании новым атаманом Войска Донского был избран генерал Лавр Корнилов – несостоявшийся военный диктатор России.

Суперагент военной разведки

Лавр Георгиевич Корнилов появился на свет 18 августа 1870 года в семье отставного хорунжего Сибирского казачьего войска в станице Каракалинской. Воспитание он получил тоже казачье, помогая с ранних лет отцу ухаживать за табунами лошадей. Затем отец с большим трудом определил его в Омский кадетский корпус, который Корнилов закончил с наивысшим баллом. В 1889 году он был зачислен юнкером в Михайловское артиллерийское училище. Через три года, получив чин подпоручика, Лавр Корнилов был направлен для прохождения службы в Туркестанскую артиллерийскую бригаду.

Молодой Лавр Корнилов

Тяжёлая служба в дальнем гарнизоне ломала судьбы и души многих молодых офицеров. Но Корнилов никогда не отличался малодушием: отслужив положенный срок до звания поручика, он поступил в Академию Генерального штаба, где снова оказался в числе первых учеников, получив малую серебряную медаль и чин капитана досрочно.

Переодевшись дервишем, он с отрядом верных казаков-пластунов объездил всю Персию, Афганистан, Индию и Китай, составляя подробные карты местности

Как один из лучших выпускников капитан Корнилов имел право выбора дальнейшего места службы. И он поразил всех, попросив отправить его снова в Туркестан, причём в самый отдаленный район – на границу с Афганистаном.

И Корнилов становится суперагентом военной разведки. Переодевшись дервишем, он с отрядом верных казаков-пластунов объездил всю Персию, Афганистан, Индию и Китай, составляя подробные карты местности. Позже штаб Туркестанского военного округа издал научные работы Корнилова «Кашгария, или Восточный Туркестан» и «Сведения, касающиеся стран, сопредельных с Туркестаном», которые заслужили самые лестные отзывы ученых-географов из Академии наук.

В 1904 году Корнилов получил чин подполковника и в качестве начальника штаба 1-й стрелковой бригады отбыл на войну с Японией. Участвовал в боях под Сандепу и Мукденом, за храбрость был удостоен ордена Св. Георгия 4-й степени и чина полковника.

Затем Корнилов служил в управлении Генштаба, был дипломатом в Китае, выполняя поручения русской военной разведки.

Из плена в революцию

В Первой мировой войне генерал-майор Корнилов участвовал с самого первого дня, став командиром 2-й бригады 49-й пехотной дивизии, а вскоре – командиром 48-й пехотной дивизии, которая получила название «стальной». За бои на Юго-Западном фронте генерал Корнилов получил свой второй орден Св. Георгия – уже 3-й степени.

Во время отхода из Карпат в 1915 году дивизия Корнилова попала в окружение.

Пленного русского генерала австрийцы поместили в замок Нейгенбах под Веной, затем перевели в Венгрию, в замок князя Эстергази.

Едва оправившись от ран, он стал готовить побег. Первая попытка провалилась: пленные офицеры попытались подкупить дворецкого замка, чтобы он снабдил их гражданской одеждой и пропусками, однако тот доложил начальству. Вторая попытка оказалась более удачной: фельдшер-чех за большие деньги снабдил генерала документами и солдатской формой. Проблуждав почти месяц по румынским лесам, Лавр Георгиевич всё же смог выйти к Дунаю и перебраться на другой берег, оказавшись в расположении русской армии.

Побег из плена сделал генерала Корнилова знаменитым

Побег из плена сделал генерала Корнилова знаменитым. Его портреты печатались во всех иллюстрированных журналах России, а когда генерал прибыл в Петроград, Михайловское артиллерийское училище устроило своему выпускнику торжественное чествование.

В сентябре 1916 года генерал, получив назначение на пост командира 25-го армейского корпуса Особой армии, снова уезжает на Юго-Западный фронт.

На этот раз воевать пришлось недолго: накануне февраля 1917 года он был назначен командующим Петроградским военным округом. Уже на третий день пребывания в новой должности Корнилов поддержал Февральскую революцию и лично арестовал императрицу Александру Фёдоровну с семьёй в Царском селе.

И Корнилов сразу же был назначен Верховным главнокомандующим Русской армии.

Генерал Л.Г. Корнилов

Товарищ главнокомандующий

Время было критическим: русская армия на глазах рассыпалась и теряла боеспособность. И тогда Корнилов приказал создавать новую «гвардию» – так называемые «ударные» части и подразделения, которые могли бы стать образцом для подражания.

Первой такой частью стал 1-го Ударный полк, сформированный на Юго-Западном фронте из офицеров и юнкеров-добровольцев. Первым «ударникам» Корнилов приказал выдать новую форму, пошитую специально для гусар Александрийского 5-го гусарского полка, названного в честь благоверного князя Александра Невского. Отличительным знаком гусар-александрийцев были кокарды с «Адамовой головой» – черепа со скрещенными костями, который во все времена был символом самопожертвования и готовности отдать жизнь за Родину, за что гусар часто звали «бессмертными». Также их именовали и «чёрными гусарами»: у александрийцев были шикарные чёрные мундиры с серебряным шитьём и чёрно-красные погоны.

«Бессмертные» гусары были очень известны в России: в этом полку служил и поэт Николай Гумилёв, и будущий маршал Финляндии Карл Маннергейм, и писатель Михаил Булгаков – последний был полковым врачом. «Бессмертным» был и сам наследник русского престола царевич Алексей, зачисленный в гусарский полк с трёхлетнего возраста.

Именно дух «бессмертных гусар» и должен был вдохнуть новую жизнь в агонизирующую армию.

Эксперимент показал блестящие результаты. Боевое крещение «ударников» состоялось 26 июня 1917 года, когда офицеры под командованием капитана Митрофана Неженцева быстрой штыковой атакой захватили австрийские позиции у деревни Ямшицы.

Приказом Корнилова отряд был переформирован в «Корниловский» ударный полк. А вскоре отряды «корниловцев» стали появляться и в каждой армии – правда, все прочие генералы весьма неодобрительно относились к такой саморекламе командующего, а генерал А.И. Деникин так и вовсе считал эти отряды ряжеными клоунами и «суррогатами армии».

Изменник и мятежник

Растущая популярность Корнилова вызвала сильнейшую зависть у главы Временного правительства Александра Керенского, который видел в новом главковерхе потенциального военного диктатора. Александр Фёдорович был эсером – то есть членом партии социалистов-революционеров, и он прекрасно знал, что все революции рано или поздно заканчиваются установлением диктатуры.

Впрочем, Александр Фёдорович был не так уж и не прав в своих подозрениях. Разуверившись в пустой болтовне Временного правительства, Корнилов действительно стал склоняться к тому, что в тот момент, когда страна гибнет, нужно не говорить, а действовать.

Он предложил ввести в Петроград 3-й конный корпус генерала Крымова: «для наведения порядка». И попался в расставленную ловушку Керенского: уже на следующий день все столичные газеты объявили верховного главнокомандующего страны государственным изменником, задумавшим утопить революцию и сам Петроград в реках крови.

В ответ Лавр Георгиевич опубликовал заявление, в котором говорилось: «Я, генерал Корнилов, сын казака-крестьянина, заявляю всем и каждому, что мне лично ничего не надо, кроме сохранения Великой России, и клянусь довести народ путём победы над врагом до Учредительного собрания, на котором он сам решит свои судьбы и выберет уклад своей новой государственной жизни. Предать же Россию в руки её исконного врага – германского племени – и сделать русский народ рабами немцев я не в силах и предпочитаю умереть на поле чести и брани, чтобы не видеть позора и срама русской земли…»

В итоге Корнилов был арестован и до самого Октябрьского переворота содержался в тюрьме в Быхове

Тогда Керенский обратился к большевикам с призывом «встать на защиту революции». Ленинцы откликнулись незамедлительно, и навстречу войскам были высланы сотни большевистских агитаторов, которые и сыграли основную роль в срыве «корниловского мятежа». В итоге Корнилов был арестован и до самого Октябрьского переворота содержался в тюрьме в Быхове, в 50 километрах от Могилёва.

На свободу он вышел на следующий день после захвата большевиками Зимнего дворца. Дело в том, что большевики, едва захватив власть, решили тут же уничтожить самого опасного политического противника. С этой целью в могилевскую Ставку с отрядом революционных матросов был направлен бывший прапорщик Николай Крыленко. Но накануне его приезда бойцы Текинского конного полка, обеспечивающие охрану тюрьмы, освободили всех арестованных.

И Корнилов отправился в Новочеркасск, где, как ходили слухи, атаман донских казаков Каледин собирает новую Добровольческую русскую армию

Лавр Корнилов и офицеры

Оставить город

Впрочем, если не считать громкого названия, самой армии, по сути, ещё не было. К январю в составе Добровольческой армии насчитывалось не более 4 тысяч человек: в основном это были офицеры-фронтовики, и их от бегства по домам удерживали только слухи о массовых казнях «золотопогонников», которые устраивали большевики. Не хотели сражаться и донские казаки, больше озабоченные слухами о скором переделе земли. Между тем Новочеркасск уже взял в клещи экспедиционный корпус «Красной гвардии» Рудольфа Сиверса от Южного революционного фронта – 10 тысяч штыков. И времени на размышление практически не было.

В тот же день после самоубийства атамана Каледина Лавр Корнилов принял единственно возможное решение – оставить город и, сохранив костяк будущей армии, скрытно просочиться в Ростов и выйти на оперативный простор.

И вот в ночь на 9 февраля из Новочеркасска вышли 3 700 добровольцев, из них 2 350 офицеров (включая 36 генералов). Зато вот солдат было мало и совсем не было артиллерии – всего 8 полевых «трёхдюймовых» пушек с ничтожным запасом снарядов, и всё.

Также с отрядом выступил большой обоз гражданских лиц, среди которых было немало известных персон: бывший начальник штаба Его Императорского Величества генерал Михаил Алексеев, бывший председатель Государственной думы Михаил Родзянко, бывший депутат Государственной думы князь Николай Львов, либеральный журналист Борис Суворин.

Историк и офицер Роман Гуль вспоминал:

«Тихий, синий вечер. Идём городом. Мигают жёлтые фонари. На улицах – ни души. Негромко отбивается нога. Приказано не произносить ни звука.

Попадаются тёмные фигуры, спрашивают: «Кто это?» – Молчание. – «Кто это идёт?» – Молчание. – «Давно заждались вас, товарищи, – говорит кто-то из тёмных ворот…

Город кончился – свернули по железной дороге. Впереди главных сил, с мешком за плечами, прошёл Корнилов. Быстро прошли строевые части, но обоз бесконечен. Едут подводы с женщинами, с какими-то вещами. На одной везут ножную швейную машину, на другой торчит граммофонный рупор, чемоданы, ящики, узлы. Все торопятся, говорят вполголоса, погоняют друг друга. Одни подводы застревают, другие с удовольствием обгоняют их.

Арьергард волнуется. Хочется скорее уйти от Ростова: рассветёт, большевики займут город, бросятся в погоню… Наконец обоз кончился, и мы отходим на станицу Александровскую. В Ростове слышна стрельба, раз долетело громовое «ура». И не успели мы остановиться, как от станичного атамана принесли бумагу: немедленно уходите, казаки не хотят подвергать станицу бою…»

Ледяной поход

Ровно через сутки Добровольческая армия оставила и Ростов-на-Дону. К тому времени отряды Рудольфа Сиверса уже обложили город практически со всех сторон. Оставался лишь узенький коридорчик – по замёрзшему Дону, и Корнилов приказал как можно скорее выступить в поход.

Корнилов создал штаб, управление снабжения и тыла, сапёрные и инженерные подразделения

Так начался Ледяной поход, ставший рождением Белого сопротивления в России.

Первой остановкой армии стала станица Ольгинская. Сюда же подошёл и офицерский отряд генерала Сергея Маркова, тайно пробившийся мимо занятого красными Батайска. Присоединились и несколько казачьих отрядов – прежде нейтральные казаки массово бежали из Ростова и Новочеркасска после начала красного террора.

Именно в Ольгинской и возникли первые управленческие структуры Добровольческой армии: Корнилов создал штаб, управление снабжения и тыла, сапёрные и инженерные подразделения. Своим заместителем он назначил генерала Антона Деникина – на тот случай, если с ним самим что-то случится. Правда, первым из строя выбыл как раз Антон Иванович: в суматохе эвакуации генерал остался без вещей и был вынужден идти в гражданском костюме и дырявых сапогах, после чего свалился с тяжёлой формой бронхита.

Ледяной поход

Уже через неделю в штабе новой армии случился и первый раскол. Казачий генерал Попов предлагал уйти в Сальские степи, где на зимовниках (то есть на становищах племенных табунов) имелись большие запасы продовольствия и фуража. Там можно было отсидеться и начать партизанскую войну. Но генерал Алексеев возражал: зимовники, вполне подходящие для мелких отрядов, были разбросаны на значительных расстояниях друг от друга. Армию пришлось бы распылить, и в итоге красным было бы легче разбить мелкие отряды по частям.

В свою очередь, Алексеев предлагал идти к Екатеринодару. В то время в столице Кубани власть взял в свои руки полковник Виктор Покровский, настоящая легенда русский армии, первый лётчик, взявший в плен вражеского пилота вместе с самолётом. Объединив усилия, можно было бы взять под свой контроль значительные территории Причерноморья.

Однако и этот путь таил в себе немало опасностей. Посланные на разведку опытные офицеры рассказывали, что на Кубани с каждым днём накапливались огромные массы солдат, возвращавшихся домой с Закавказского фронта. Среди солдат искусно работали большевистские агитаторы. Например, они рассказывали, что дорогу в Центральную Россию перекрыли «золотопогонники», а поэтому, чтобы попасть домой, надо разбить всех белых. Впрочем, хватало и тех, кто шёл к красным по собственной воле: ходили слухи, что всем солдатам Красной армии после победы будут бесплатно давать на Кубани наделы отобранной у местных буржуев земли.

В итоге промедление сыграло злую шутку с Добровольческой армией: разведчики красных, искавшие растворившуюся в степях армию Корнилова, в конце концов узнали о её местоположении. И надо было вновь срочно уходить в степи.

И Корнилов решил: будем пробиваться к Екатеринодару!

Первый бой

Боевое крещение Добровольческой армии состоялось 21 февраля 1918 года, когда передовая колона офицерского полка «марковцев» вышла к селу Лежанки на самой границе Ставропольской губернии, где расположился крупный отряд красных вместе с дивизионом пехотных пушек.

Бой был коротким. После первых выстрелов Корнилов приказал атаковать село с марша, бросив в атаку офицеров-«марковцев». С флангов село атаковали «Корниловский» и Партизанский полки.

– В штыковую! – грянуло с трёх сторон. – Ура, братцы!

Красногвардейцы, привыкшие безнаказанно грабить безоружных крестьян, были застигнуты врасплох и, побросав оружие, бросились бежать наутёк.

В итоге корниловцы потеряли убитыми 3 человека, красные – свыше 250.

Ещё несколько десятков человек было выловлено в окрестностях села – их без лишних разговоров поставили к стенке. В 1918 году пленных старались не брать. Офицеры, выжившие после революционной резни 1917 года, слишком хорошо помнили, как красногвардейцы, прежде чем расстрелять пойманных офицеров, вырезали на телах жертв «кокарды» и «погоны» – куски плоти на лбу и плечах. Поэтому пойманных красногвардейцев расстреливали без всякой жалости.

Кубанское казачество, измученное большевистским террором, встречало корниловцев хлебом-солью

Роман Гуль вспоминал: «Нежинцев, скачет к нам, остановился – под ним танцует мышиного цвета кобыла.

– Желающие на расправу! – кричит он.

«Что такое? – думаю я.– Расстрел? Неужели?» Да, я понял: расстрел, вот этих 50–60 человек, с опущенными головами и руками.

Я оглянулся на своих офицеров. «Вдруг никто не пойдёт?» – пронеслось у меня.

Нет, выходят из рядов. Некоторые – смущённо улыбаясь, некоторые – с ожесточёнными лицами.

Вышли человек пятнадцать. Идут к стоящим кучкой незнакомым людям и щелкают затворами.

Прошла минута.

Долетело: пли!.. Сухой треск выстрелов, крики, стоны…

Некоторые добивали штыками и прикладами ещё живых.

Вот она, подлинная гражданская война…

Около меня – кадровый капитан, лицо у него как у побитого. «Ну, если так будем, на нас все встанут», – тихо бормочет он.

Расстреливавшие офицеры подошли.

Лица у них – бледны. «А почём я знаю! Может быть, эта сволочь моих близких в Ростове перестреляла!» – кричит, отвечая кому-то, офицер…»

Первая победа добавила уверенности войскам, которые теперь бодро шли по богатым кубанским станицам. Она же добавила неуверенности красным, которые предпочитали не вступать в столкновения без явного численного перевеса: без боя были заняты несколько станиц, из которых бежали красногвардейцы. Кубанское казачество, измученное большевистским террором, встречало корниловцев хлебом-солью.

Кстати, в Лежанке Корнилов приказал для отличия своей армии, особенно в ночном бою, нашить на папахи и фуражки белую полосу – так Белая армия обрела и свою символику.

Лавр Корнилов

Патронов не жалеть!

Но потом полоса везения закончилась. Добровольческую армию нагнали войска Сиверса, и боевые столкновения продолжались каждый день.

Наконец 4 марта красные решили встретить корниловцев у станицы Кореновской, которую заняла армия Ивана Сорокина – бывшего казачьего есаула, перешедшего на службу к большевикам. Под ружьём у Сорокина было 14 000 бойцов, то есть почти трое красных на одного белогвардейца. Серьёзная сила!

Тем не менее Корнилову удалось разгромить и Сорокина, бросив в бой всех до единого солдат.

– Патронов и снарядов не жалеть! – приказал Корнилов.

В бой вступили даже раненые и врачи санитарного обоза, которым Корнилов приказал раздать пулемёты – полевой госпиталь прикрывал тыл наступающих войск. Так что, когда красные попытались было обойти наступающих добровольцев и ударить в спину, их встретили обозники шквальным пулемётным огнём.

Это и определило исход боя: Сорокин с остатками своей армии бежал из станицы.

Уже в Кореновской от пленных красногвардейцев Корнилов узнал, что войска Сорокина ещё неделю назад взяли Екатеринодар. Правительство полковника Покровского бежало, скрывшись в черкесских аулах, а в городе начались неслыханные бесчинства, шли грабежи и массовые расстрелы.

В итоге Корнилов изменил свой приказ – он решил идти в горные станицы на соединение с войсками Покровского.

Левый берег Кубани

Сорокин с остатками своей армии ждал корниловцев у станицы Усть-Лабинской: он планировал прижать белогвардейцев к берегу Кубани и методично расстрелять их из артиллерийских орудий.

Но Корнилов без труда разгадал бесхитростный план есаула. «Ударники» стремительным натиском овладели мостом через Кубань, и Добровольческая армия переправилась на левый берег реки, который в то время считался уже советским.

Подобно катку, корниловцы прошлись по селам и станицам, выбивая врага.

В ответ большевики, осознав, что остановить Добровольческую армию уже не получится, стали применять тактику «выжженной земли», сжигая все деревни на пути следования белогвардейцев.

Только через несколько дней пути корниловцы вновь встретились лицом к лицу с противником. Произошло это 10 марта при переправе через реку Белую.

Генерал Деникин писал: «За корниловцами успели переправиться только партизаны и чехословаки. Именно они и приняли на себя основной удар противника. С тыла накрыла артиллерия, разрывом снаряда опрокинута повозка генерала Алексеева, убит его кучер. Обоз переправляется, но не знает, что идёт как раз навстречу наступающим большевистским цепям. Чехословаки расстреляли все патроны и постепенно ударяются в бега. Их командир капитан Немечек сначала пытался образумить земляков уговорами, затем кулаками, а потом просто сел на землю:

Положение спас Юнкерский батальон – вчерашние гимназисты бесстрашно бросились в штыковую атаку на превосходящие силы противника. В итоге большевики, испугавшись, что не оценили численности противника, решили отступить.

Наконец 14 марта Добровольческая армия достигли аула Шенджи, где корниловцев ждал полковник Покровский со своим войском.

Уже на следующий день, объединив усилия, белые взяли штурмом станицу Новодмитриевскую. Затем добровольцы атаковали станицу Георгие-Афипскую, где находились склады вооружения Красной армии под охраной 5 тысяч солдат.

Бой был тяжёлым, но станицу взяли.

И путь на Екатеринодар был открыт.

Знак за 1-й Кубанский (Ледяной) поход

Смерть Корнилова

27 марта начался штурм города. И сразу же корниловцы попали под шквальный огонь. Погиб командир Корниловского полка подполковник Неженцев.

Три дня добровольцы днём и ночью упорно продвигались вперёд, очищая дом за домом. Но отчаянно дрались и красные.

Наконец через три дня боев на военном совете у генерала Корнилова были оглашены потери: в Партизанском полку осталось менее 300 штыков, в Офицерском – ещё меньше, раненых – более полутора тысяч. Армия сражается уже на пределе своих возможностей, казаки разбредаются по домам, боеприпасов практически нет.

В итоге Корнилов принял решение дать войскам день отдыха, перегруппировать силы, а 1-го апреля идти в последнюю отчаянную атаку. И решил сам вести армию на штурм:

– Наденьте чистое бельё, у кого есть. Екатеринодара не возьмём, а если и возьмём, то погибнем.

Но штурм так и не начался. При очередном артиллерийском обстреле фермы, где расположился штаб Корнилова, один из снарядов влетел в комнату генерала. Корнилов погиб практически мгновенно.

Деникин писал, что смерть командующего хотели скрыть от армии хотя бы до вечера. Тщетно – весть о смерти Корнилова моментально распространилась среди бойцов. Солдаты и офицеры, прошедшие огонь и воду, плакали навзрыд…

На следующий день тела генерала Корнилова и его друга полковника Митрофана Неженцева отвезли в станицу Елизаветинскую. Похороны прошли тайно: чтобы уберечь останки от глумления, на могилах не стали ставить крестов, более того – сами могилы сровняли с землей.

Но все усилия оказались напрасными. Уже на следующий день в Елизаветинскую ворвались солдаты красного Темрюкского полка. В станице красные обнаружили полевой госпиталь с тяжелоранеными: уходя, белые оставили 64 «лежачих» раненых, которые не смогли бы пережить эвакуацию, дав врачу солидную сумму денег на подкуп большевиков. Но деньги не помогли – большевики забили прикладами одного больного за другим, допытываясь о «зарытых буржуями сокровищах». Вскоре могила генерала была найдена.

Труп генерала выкопали и перевезли в Екатеринодар. На соборной площади сбросили тело с повозки на мостовую. Пьяная солдатская толпа била и топтала его ногами. С трупа сорвали одежду, голое тело покойника повесили на дереве. Веревка оборвалась, и толпа снова глумилась над уже бесформенной массой. Наконец труп перевезли на городскую бойню, где останки сожгли.

Лавр Корнилов

Отступление

Гибель Корнилова довершила моральный надлом белых. Генерал Деникин, приняв командование Добровольческой армией, принял решение уводить армию из-под удара.

После захода солнца войска скрытно снялись с позиций и пошли на север – в полную неизвестность. Как позже писал сам Деникин, это был один из самых трудных дней. После неудачного штурма, отступления, потерь люди теряли самообладание. Впервые у офицеров появилась паника.

С рассветом колонна вышла к железной дороге, которую охранял полк красноармейцев. По дороге курсировал бронепоезд.

И вновь ситуацию спас генерал Марков, шедший во главе колонны. Он заметил отдалённый огонёк в степи – это было окно в будке стрелочника. С тремя опытными разведчиками генерал отправился на разведку. Узнав от дорожного сторожа, что на станции находятся два эшелона красногвардейцев с бронированным поездом, Марков, выдав себя за сторожа, позвонил большевикам, дежурившим на станции Медведовской, и заверил, что на посту все спокойно. Тем не менее кто-то из красных комиссаров, удивлённый неожиданным ночным звонком, решил для верности послать к переезду бронепоезд.

Колонны с остатками Добровольческой армии уже подходили к переезду, когда из рассветного тумана показалась громада бронепоезда.

Марков с нагайкой в руке бросился к паровозу:

– Поезд, стоять! Раздавишь, сукин сын! Разве не видишь, что свои?!

Ошеломлённый машинист затормозил, и Марков тотчас зашвырнул в кабину паровоза гранату. Сидевшие в бронепоезде солдаты, почуяв неладное, забаррикадировались изнутри и приготовились отстреливаться, но было уже поздно: опытные марковцы, моментально вычислив «слепые секторы» бронепоезда, пошли на штурм вагонов. Большевики упорно защищались, но были перебиты.

Тем временем Кубанский стрелковый полк атаковал станцию, выбив отряд красных.

Это был последний бой Ледяного похода.

Н. Самокиш. Ледяной поход

Пока большевистские газеты захлебывалась восторгом по поводу «разгрома и ликвидации белогвардейских банд, рассеянных по Северному Кавказу», Добровольческая армия, петляя между дорогами и железнодорожными ветками, уходила прочь, запутывая следы. В армию потекли кубанцы, пополняя ряды выбывших. В станицах их встречали уже как старых знакомых.

Роман Гуль писал: «В Успенской встречаем мы Вербное воскресенье. В большой церкви – служба. Все – с вербами и свечами. Храм полон, больше раненых. Впереди, к алтарю – Деникин с белым Георгием на шее, Марков, Романовский, Родзянко… В разговорах на паперти узнаём, что приехала с Дону делегация, зовут туда, что донские казаки восстали против большевиков и уже очистили часть области.

Все радостны. Неожиданный просвет! Едем на Дон, а там теперь сами казаки поднялись! Какая сила!»

В середине апреля Добровольческая армия, прорвавшись через неприятельское кольцо, расположились в двух больших станицах Донской области — в Мечетинской и Егорлыкской к юго-востоку от Ростова. Здесь Деникин решил дать армии временный отдых и, разобравшись в создавшейся обстановке, принять решение о дальнейших действиях. Уже в эмиграции он вспоминал, что во второй половине 1918 года белые так и не смогли воспользоваться благоприятной ситуацией для решительного наступления на красных.

Виной этому была германская армия.

Пока добровольцы воевали на Кубани, практически оторванные от внешнего мира, они и не знали, что после заключения Брест-Литовского мира немцы заняли Украину, Крым и вплотную подошли к Донской области.

Известие о продвижении немцев в глубь страны ошеломило Деникина.

«Малочисленная армия, почти лишённая боевых припасов, становилась лицом к лицу одновременно с двумя враждующими факторами – советской властью и немецким нашествием, – писал он. – Должен сказать откровенно, что серьёзный удар в тыл большевистских войск, которые преграждали путь нашествию немцев на Кавказ, не входил тогда в мои намерения. Извращенная донельзя русская действительность рядила иной раз разбойников и предателей в покровы русской национальной идеи…»

«Ледяным» в истории Гражданской войны в России называют Первый Кубанский поход Добровольческой армии от Ростова-на-Дону до Екатеринодара в период с 22 февраля по 13 мая 1918 года. Им командовал цвет Белой гвардии: генералы Алексеев, Корнилов, Деникин.

Добровольческая армия, сформированная на Дону, была небольшой - общая численность её едва превышала три полнокровных пехотных полка, - и состояла почти вся из офицеров. Из почти четырёх тысяч человек, выступивших из Ростова-на-Дону, 36 были генералами (из них 3 полных генерала и 8 генерал-лейтенантов), 2350 - офицерами в чинах от прапорщика и мичмана до полковника. Если к этому числу прибавить 437 юнкеров, гардемаринов и кадетов военно-учебных заведений (тех, кто по возрасту не успел до осени 1917 года получить офицерские погоны и получил их чуть позже), то офицерский облик Добровольческой армии совершенно очевиден. Некадровые военные составляли лишь четвёртую часть армии.

Как снег на голову

Военная история Ледяного похода известна хорошо: офицерско-юнкерские роты и батареи прошли походом более 80 суток (из них 44 провели в боях) и к 10 апреля вышли на подступы к Екатеринодару. Кстати, почему так назван этот поход? Роты добровольцев брели по раскисшей кубанской степи, оттепели сменяли заморозки, холодный ливень через час сменялся снегом и пургой. 28 марта передовая офицерская рота генерала Маркова подошла ночью к станице Ново-Дмитриевской, занятой красными. Ночью лил холодный ливень, офицерские шинели и вся одежда промокли насквозь. А перед утренней атакой ударил двадцатиградусный мороз, и всё покрылись льдом. Словно в ледяном панцире, офицеры-марковцы вброд форсировали полузамёрзшую речку и как снег на голову обрушились на спящих красных. Сначала «ледяным» прозвали тот бой, а потом и весь поход. Но не только бездорожье и климатические лишения выдерживали бойцы Белой гвардии (утром тяжелораненых, переночевавших под открытым небом на телегах, отскребали от покрывшего их льда штыками). Они всегда были в меньшинстве. И всегда наступали, и при этом всегда побеждали. В наступающей цепи марковцев и корниловцев дистанция между стрелками часто бывала 50-100 метров. Артиллерийский огонь был редок (снаряды считали по пальцам), но точен, как укол шприца. Голодные, замёрзшие, почти без боеприпасов добровольцы внушали красным отрядам мистический ужас. А численное и огневое превосходство красных корниловцы даже не брали в расчёт, и потому не сомневались в победе!

Екатеринодар защищал красный гарнизон, в несколько раз превосходивший численностью атакующих белых. Корниловцы при острейшем дефиците боеприпасов, особенно артиллерийских снарядов, измученные тяжёлым переходом, потеряв при штурме более 400 бойцов убитыми и более 1500 ранеными, отступили. В этот момент загадочным образом был убит генерал Корнилов.

Столицу Юго-Восточного Союза - Екатеринодар - тогда так и не взяли, но Добровольческая армия, потеряв примерно половину первоначального состава, уже в мае восстановилась и даже усилилась до 6000 штыков и сабель. После смерти Корнилова командование армией принял строевой генерал Деникин (генерал Алексеев уклонился от ответственности, предпочитая «командовать» в штабе).

Война переросла в гражданскую. Но если военная история Ледяного похода довольно известна, то финансовая подоплёка этого мероприятия неясна до сих пор. Если в России собрать на него денег толком не удалось, кто же за него всё-таки заплатил?

Не первая, не последняя

Первая Добровольческая армия стала формироваться ещё в июне 1917 года в Петрограде по адресу: Набережная реки Мойки, дом 20. Летом 1917 года туда прибывали военные, готовые сражаться с кайзеровской Германией до победного конца!

После провала июньского наступления 1917 года стало окончательно ясно, что на насильно мобилизованную армию надежд нет и «войну до победного конца» можно (как тогда казалось многим) завершить силами добровольцев. А таковых набиралось немало. Даже в пехотных частях самого распропагандированного Северного фронта желающих воевать до конца было около 2500 человек. А сторонников победы над немцами во флоте, в гвардии, в инженерных и казачьих частях было ещё больше. Так что во дворе нынешней капеллы тогда было многолюдно. Но как представлялась эта победа добровольцам, и тому же генералу Алексееву: разделом Германии между странами Антанты? Присоединением Кёнигсберга и территории Восточной Пруссии к немонархической России? Вряд ли он всерьёз верил в такую «победу». Да и сам кайзер Вильгельм II также никогда не мечтал присоединить Петроград и Москву к своей империи. Так что все добровольческие армии в России, скорее всего, были нужны только Франции, точнее - французской олигархии, отчаянно защищающей свои капиталы от германских конкурентов. Спор между акционерами из Парижа и Берлина за промышленно-сырьевые области Эльзаса и Лотарингии был начат ещё в 1871 году. Германия поддержала российских революционеров - они свергли царя и фактически распустили русскую армию. Франция отчаянно пыталась продлить сопротивление её остатков, и потому цеплялась за все соломинки - даже за ту куцую армию, которая была верна союзническим обязательствам перед ней. Но к ноябрю 1917 года хаос всё более поражал столицу, и потому было решено перенести центр формирования добровольцев - защитников Антанты - в область войска Донского.

Замысел генерала

Повторно генерал Алексеев начал формировать Добровольческую армию в Новочеркасске, о чём он уведомил офицеров и генералов в своём Приказе от 30 октября 1917 года, после чего сам он выехал в столицу войска Донского.

В конце октября 1917 года даже лидеры большевиков (формально запрещённой партии) не были уверены - удастся им произвести переворот или нет? И премьер-министр Керенский ещё формально исполнял свои обязанности в Зимнем дворце.

А генерал Алексеев уже начал свою работу по формированию добровольческих частей, не обращая внимания на то, одобрит ли Второй Всероссийский съезд Советов власть Совета народных комиссаров или не одобрит. Вне зависимости от того, возьмут ли власть в Петрограде большевики, левые эсеры и анархисты или нет, «алексеевская» военная организация начала действовать.

Задачей генерала Алексеева было собрать новую русскую армию из юнкеров, ветеранов-фронтовиков и уцелевших запасных частей тыла и продолжить оттягивание на себя немецких дивизий от Франции. И было это возможно сделать фактически лишь на зарубежные франки и фунты, поскольку из-за инфляции рубль уже ничего не стоил, да и финансовая система платежей в России уже была по сути парализована революцией. Вот для этих-то задач и «родил» генерал Алексеев армию.

То, что рождение Добровольческой армии было обусловлено провозглашением советской власти, - историки приписали «задним числом».

Ни за монархию, ни за Учредительное собрание офицерская добровольческая армия начать воевать не могла. Её политическим кредо было как раз отсутствие чётких политических целей, которые образно называли «непредрешенчеством». Вплоть до июля 1918 года экс-император и члены его семьи были живы-здоровы, в России находилось немало членов императорской фамилии - великих князей, имеющих права на престол. И тем не менее в Новочеркасске призывов о восстановлении монархии не печатали и не объявляли (по крайней мере, официально), никого из великих князей возглавить армию не приглашали.

Идея о созыве Учредительного собрания возникла в лагере белых ещё до января 1918 года. Тогда никто и предположить не мог, что оно будет разогнано, большевики даже после его созыва колебались, ведь они набрали на выборах 22-24% голосов. А вместе с фракциями левых эсеров и центристов имели подавляющее большинство (у эсеров - 40%, а вместе с центристами - около 58% голосов). В меньшинстве оказались как раз политические союзники генералитета и офицерства - кадеты и партия октябристов. Генералы об этом догадывались, так зачем же было надо призывать сражаться за созыв парламента, в котором твои представители заранее обречены на политическое поражение?

Почему юг России?

Но тем не менее, 17 ноября 1917 года в Новочеркасске был создан 1-й Сводно-Офицерский полк Добровольческой армии. Один из поручиков, прибывший на сборный пункт 18 ноября, получил регистрационный №1805 - из этого видно, что приток военных усиливался лавинообразно.

Но если у формирующейся армии не было желания сражаться ни за восстановление династии Романовых, ни за созыв Учредительного собрания (его уже благополучно избрали и не думали разгонять), ни против власти Ленина-Троцкого (её ещё не провозгласили), ни против частей Красной армии (её к тому времени ещё не создали), то за кого и против кого собирались воевать офицеры и юнкера? И почему именно в Новочеркасске?

А вот почему: в столицу войска Донского генерал Алексеев прибыл в ноябре 1917 года потому, что ещё в августе войсковыми атаманами донских, кубанских, оренбургских, терских и астраханских казаков был образован Юго-Восточный Союз. Это была территориально-политическая альтернатива разлагающемуся Временному правительству Керенского. Теперь у тех, кто собирался продолжать воевать до победного конца, были свои деньги, армия и столица - Екатеринодар. Но так как вскоре Екатеринодар заняли красные, добровольцы с маниакальным упорством штурмовали город - они дрались за столицу своего Союза, а другие маршруты и цели на тот момент их не интересовали.

Смерть Корнилова

Возможно, добровольцы чего-то бы и добились, если бы не гибель генерала Корнилова - храброго, харизматичного боевого генерала, ставшего символом Белого движения. Но он как-то быстро и загадочно погиб: в дом, в котором находился Корнилов, попал один-единственный снаряд, выпущенный одной-единственной пушкой красных. В такое мистическое совпадение обстоятельств верят все с апреля 1918 года. А зря…

У красных в Екатеринодаре имелось несколько артиллерийских батарей, было обилие снарядов. Если бы они захотели накрыть штаб белых, узнав, что Корнилов там, то не ограничились бы одиноким снарядом, а дали бы как минимум залп. Где в момент взрыва находился генерал Корнилов? В нежилом здании - в сельскохозяйственной ферме. На Кубани такие хлипкие сооружения лепили из смеси глины с рубленой соломой, укрепляли деревянным каркасом из жердей и сверху накрывали крышей из соломы. Что было бы с таким сооружением, попади в него фугасный снаряд трёхдюймового орудия? Брызгами разлетелись бы лёгкие глиняные стены - рухнула бы крыша в воронку. Адъютантам Корнилова просто некуда было бы вбегать, чтобы увидеть там тело генерала. Да и тем, кто стоял у входа, тоже бы досталось.

Но жертвой взрыва оказался один человек - Корнилов… Не было ли это покушением: метнули ручную осколочную гранату-лимонку в комнату, когда там находился генерал, а её разрыв представили одиноким снарядом большевиков? Ведь осколки не могли серьёзно разрушить даже глиняную хату с соломенной крышей, и тело полководца осталось почти неповреждённым.

Напрашивается версия о том, что эта смерть - дело рук приближённых генерала Алексеева, давнего оппонента Корнилова. Лавр Георгиевич, похоже, стал прозревать, догадываться об истинных целях Алексеева и окружавших его «рыцарях Антанты», так что открытый конфликт с ними не возникал лишь по причине напряжённости боёв. Но он был неизбежен, и поэтому алексеевцы его упредили.

Большой загадкой является и то, на чьи деньги собиралась воевать Добровольческая армия. Ведь когда генерал Алексеев в Новочеркасске собирал средства на добровольцев, одно частное лицо инкогнито пожаловало на благую цель… аж 400 целковых! И всё! А вот «под генерала Корнилова» богатый Ростов-на-Дону, Москва и Новочеркасск собрали больше - 9 миллионов 100 тысяч рублей (кстати, генерал Корнилов убедил идти за собой более 300 рядовых солдат, генерал Алексеев - всего дюжину). Но и этого было мало. Львиная доля средств поступала из зарубежных источников, известных лишь генералу Алексееву.

30 декабря 1917 года член Войскового Донского Правительства Брыкин публично и прямо спросил Алексеева: «Французское правительство даёт вам деньги и за исполнение вами каких обязательств?». Старый царедворец пытался вывернуться, но пришлось ему признать: «Союзники поддерживают нас, потому, что Добровольческая армия выступает за продолжение войны с немцами. За это они дают нам деньги!».

Так что романтиков Ледяного похода, павших юных офицеров и юнкеров, искренне жаль. Им казалось, что они сражаются за Россию. А дрались они за интересы французских товарно-сырьевых бирж и британских торговых компаний.

И если бы они узнали об этом, «ледяной ужас» такой истины пробил бы сердце каждого воина куда быстрей, чем холодное остриё красноармейского штыка.

Александр СМИРНОВ

Так всё-таки чьей победой стал Ледяной Поход Белой Армии? Безусловно, эпопея Ледяного Похода стала легендой Белого Движения, безусловно, это был подвиг со стороны корниловцев, отправившихся практически в неизвестность. Слава этого похода, бесспорно принадлежит Корнилову и его боевым соратникам. Но не менее славны были две обороны Севастополя в 1854 - 1855 и 1941 - 1942 годах. Но обе "севастопольские страды" кончились одинаково - падением города. Бесспорно, героическими страницами нашей истории являются оборона Брестской крепости и Смоленская битва - но ведь и то, и другое сражение наши предки в итоге проиграли. Так кто же вышел победителем из событий февраля - апреля 1918 года?

На первый взгляд, кажется, что удача сопутствовала красным. Екатеринодар - конечную цель своего похода - Добровольческая армия так и не взяла, город остался в руках большевиков. Кубанское казачество так и не стало её надёжным тылом для решения общегосударственных задач. Вдобавок, армия потеряла своего обожаемого главнокомандующего - Лавра Корнилова, смерть которого морально подкосила многих белых добровольцев.

Л.Г. Корнилов

Но это только на первый взгляд. Не случайно Антон Иванович Деникин, принявший командование из рук покойного Корнилова, указывал в "Очерках Русской Смуты", что к Ледяному Походу нельзя подходить с меркой обычной стратегии или даже политики. Вот и попробуем приглядеться к этим событиям внимательнее.

Прежде всего, главной целью похода, если разобраться, был вовсе не Екатеринодар. Изначально белые добровольцы собирались на Дон, именно Донская область стала своеобразной белогвардейской "меккой". На Дон стремились юнкера, кадеты и офицеры, не принявшие октябрьского переворота. На Дону был островок твёрдой государственной власти во главе с консервативно настроенным атаманом А.М. Калединым, на Дон отправился и бывший начальник штаба императора Николая II генерал М.В. Алексеев. На Дон же пробирались и быховские узники - Корнилов, Деникин, Романовский, Марков и другие, будущие вожди Белого Движения на Юге России. В декабре 1917 - январе 1918 созданная Алексеевым и Корниловым Добровольческая Армия успешно противостояла натиску красногвардейцев.

Лавр Корнилов и Митрофан Неженцев в общежитии белых добровольцев в Новочеркасске

Что же изменилось потом? Изменилось то, что донское казачество, уставшее от Первой Мировой войны, так и не поднялось в защиту своих вековых прав и традиционных устоев, на что рассчитывали Каледин с Корниловым. Красные же быстро осознали опасность, которую представляет для них формирующаяся на Дону белая армия - и поспешили задавить её в зародыше. На Ростов и Новочеркасск навалились многократно превосходящие силы красногвардейцев, противостоять которым в одиночку у Добровольческой Армии не было возможности. Стало ясно, что без помощи донского казачества одни алексеевцы и корниловцы фронта не удержат. "Горсточка наших людей, не поддержанная совершенно казаками, - с горечью писал Алексеев жене, - брошенная всеми, лишённая артиллерийских снарядовистомлённая длительными боями, исчерпала до конца свои силы и возможности борьбы. Если сегодня - завтра не заговорит казачья совесть, то мы будем раздавлены численностью хотя бы и ничтожного нравственно врага . Нам нужно будет уйти с Дона при крайне трудной обстановке". "Говоря об уходе Добровольческой Армии, - объяснял тот же Алексеев донскому атаману Каледину, - я имел в виду тот крайний случай, когда дальнейшая борьба будет бессмысленна и поведёт лишь к полному уничтожению слабой стороны, каковой мы в данном случае и явимся".

М.В. Алексеев

А.М. Каледин

Уход Добровольческой Армии с Дона был фактически отступлением. Отходом армии с позиций ради того, чтобы сохранить войска от неминуемого разгрома. Именно это было основным мотивом для Алексеева и Корнилова, когда они принимали соответствующее решение. Но - и в этом главный стратегический парадокс Ледяного Похода - армия Корнилова, отступая,... наступала. Враги были кругом - везде по России хозяйничали красногвардейские отряды и просто бандитские шайки из солдат-дезертиров (причём отличить одних от других было не так-то просто). Добровольческая Армия отступала с Дона, не сумевшего стать для неё надёжной тыловой базой - и одновременно наступала на Кубань, где рассчитывала такую базу найти. Кубань не была конечной целью - она была лишь одним из возможных вариантов. В качестве альтернатив рассматривался отход в Поволжье, на Астрахань (идея Корнилова) или в Сальские степи, в район зимовников (идея донского походного атамана П.Х. Попова). Главной же целью и Алексеев, и Корнилов ставили сохранение армии для последующих боёв с большевиками, ни на минуту не забывая о том, что армия создавалась не для узко-территориальных, а для общегосударственных задач и что эта армия является, по сути, законной правопреемницей императорской России, продолжавшей войну против блока центральных держав.

И с этой точки зрения Ледяной Поход Добровольческой Армии оказался неожиданно успешным. Да, Екатеринодар не был взят, да, армия потеряла своего главнокомандующего - но в то самое время, пока корниловцы с боями прорывались на Кубань, на Дону хозяйничали красные - и успели за неполные два месяца восстановить против себя местное население настолько, что Дон заполыхал восстаниями. Если верить Шолохову (а он - из тех мест и непосредственный участник событий, причём - что крайне важно для интересующего нас вопроса - большевик) в антибольшевистских казачьих восстаниях принимали участие нередко те самые люди, которые ещё в феврале приветствовали советскую власть и активно содействовали её установлению (интересующихся хочу адресовать к гениальному роману "Тихий Дон"). Взять Кубанскую столицу и обеспечить себе базу на Северном Кавказе Добровольческой Армии не удалось - но армия пополнилась добровольцами из числа кубанских казаков и кавказских горцев-мусульман, что резко увеличило её манёвренность. Из Ростова и Новочеркасска вытянулась армия преимущественно пешая - теперь в распоряжении нового командующего Деникина имелись кавалерийские дивизии. По свидетельству Деникина (см. "Очерки Русской Смуты"), Добровольческая армия вернулась на Дон, выросшая численно - и это несмотря на то, что в ходе Первого Кубанского Похода ей приходилось непрерывно вести бои и нести потери. А на Дону их уже поджидал прибывший на далёкий свет, зажжённый Алексеевым, отряд Дроздовского почти в три тысячи человек из трёх родов оружия со своими броневиками и самолётом.

Добровольческая Армия белых

Главное же несомненно: вопреки утверждениям Ленина, объявившего уже в феврале 1918 года о своей победе в Гражданской войне, Добровольческая Армия выжила. А стало быть, и победа - на её стороне.

ЛЕДЯНОЙ (ПЕРВЫЙ КУБАНСКИЙ) ПОХОД, поход белой Добровольческой армии на Кубань в феврале-мае 1918.

Созданная в конце 1917 на Дону для борьбы с большевиками Добровольческая армия оказалась в январе 1918 в сложном положении ввиду успешного наступление красных на основные центры ее дислокации, Новочеркасск и Ростов-на-Дону, и отсутствия широкой поддержки среди донского казачества. В этих условиях руководители Добровольческой армии генералы М.В.Алексеев и Л.Г.Корнилов решили отвести ее на юг, в Екатеринодар (совр. Краснодар), надеясь поднять антибольшевистское восстание кубанского казачества и северо-кавказских народов и сделать Кубань базой для дальнейших военных операций. Первоначально планировалось доставить армию в Екатеринодар по железной дороге, предварительно выбив красных со станции Тихорецкая. С этой целью все силы Добровольческой армии в конце января 1918 были сконцентрированы в Ростове-на-Дону. Однако после захвата 14 февраля большевиками Батайска железнодорожное сообщение с Кубанью оказалось прерванным. К середине февраля возникла угроза окружения Ростова красными с юга и запада, и командование Добровольческой армии приняло решение о немедленном выступлении.

К началу похода Добровольческая армия насчитывала 3423 человека (36 генералов, 2320 офицеров, 437 юнкеров, 630 рядовых); медицинская служба состояла из 24 врачей и 122 сестер милосердия; к ним примкнули также 118 гражданских беженцев (в том числе ряд депутатов Государственной Думы и ее председатель М.В.Родзянко). Поход начался 22 февраля 1918, когда Добровольческая армия переправилась на левый берег Дона и остановилась в станице Ольгинская. Здесь она была реорганизована в три пехотных полка (Сводно-Офицерский, Корниловский ударный и Партизанский); в ее состав также входили юнкерский батальон, один артиллерийский (10 орудий) и два кавалерийских дивизиона. 25 февраля добровольцы двинулись на Екатеринодар в обход Кубанской степи: сначала они направились на юго-восток, через донские станицы Хомутовская, Кагальницкая, Мечетинская и Егорлыкская; достигнув Ставропольской губернии (село Лежанка), повернули на юго-запад, в Кубанскую область; миновав станицы Плотская, Ивановская и Веселая, пересекли у станции Ново-Леушковская железнодорожную ветку Ростов-Тихорецкая; пройдя Ираклиевскую, Березанскую, Журавскую, Выселки и Кореновскую, спустились на юг к Усть-Лабинской и вышли к реке Кубань. На всем пути им приходилось вступать в жестокие схватки с превосходящими по численности отрядами красных и терпеть многочисленные лишения. Поход проходил в тяжелых погодных условиях (частные перепады температур, ночные заморозки, сильные ветры) – отсюда его название «Ледяной».

Занятие большевиками Екатеринодара 14 марта 1918 значительно осложнило положение Добровольческой армии; перед ней встала новая задача – попытаться взять город штурмом. Чтобы ввести противника в заблуждение, командование решило обойти Екатеринодар с юга. Миновав адыгейские аулы и станицу Калужскую, добровольцы достигли 17 марта станицы Новодмитриевской, где соединились с воинскими формированиями бежавшего из Екатеринодара Кубанского краевого правительства; в результате численность Добровольческой армии возросла до 6000 штыков и сабель, из которых были сформированы три бригады; количество орудий увеличилось вдвое.

9 апреля 1918 добровольцы неожиданно для большевиков переправились через реку Кубань у станицы Елизаветинская в нескольких километрах к западу от Екатеринодара. Не произведя необходимой разведки, Корнилов начал штурм города, который защищала двадцатитысячная Юго-Восточная армия красных. Все отчаянные атаки белых были отбиты. Их потери составили около четырехсот убитых и полутора тысяч раненых. 13 апреля (по н.ст.) во время артиллерийского обстрела погиб Корнилов. Сменивший его на посту командующего генерал Деникин принял единственно возможное решение об отступлении. Двинув армию на север через станицы Медведовская, Дядьковская и Бекетовская, он сумел вывести ее из-под прямых ударов противника. Пройдя станицу Бейсугскую, добровольцы повернули на восток, добрались до Ильинской, пересекли железную дорогу Царицын-Тихорецкая и вышли к 12 мая на юг Донской области в район станиц Мечетинская, Егорлыкская и Гуляй-Борисовка, где и закончился их поход.

Ледяной поход, продолжавшийся восемьдесят дней (за которые было пройдено 1400 км пути), не достиг ни своих политических, ни стратегических целей: он не вызвал массового антибольшевистского движения казаков; добровольцы не смогли превратить Кубань в свою базу. В то же время, несмотря на потери, они сумели сохранить Добровольческую армию как боеспособную силу и как организующий центр Белого движения на юге России.

Иван Кривушин

Из воспоминаний реальных участников боя за село Лежанку 21 февраля 1918 года

Деникин А.И. Очерки Русской Смуты. Том 2
ГЛАВА XIX. ПЕРВЫЙ КУБАНСКИЙ ПОХОД.

"В селении Лежанке нам преградил путь большевистский отряд с артиллерией.
Был ясный слегка морозный день.
Офицерский полк шел в авангарде. Старые и молодые; полковники на взводах.
Никогда еще не было такой армии. Впереди - помощник командира полка, полковник Тимановский шел широким шагом, опираясь на палку, с неизменной трубкой в зубах; израненный много раз, с сильно поврежденными позвонками спинного хребта… Одну из рот ведет полковник Кутепов, бывший командир Преображенского полка. Сухой, крепкий, с откинутой на затылок фуражкой, подтянутый, краткими отрывистыми фразами отдает приказания. В рядах много безусой молодежи - беспечной и жизнерадостной. Вдоль колонны проскакал Марков, повернул голову к нам, что-то сказал, чего мы не расслышали, на ходу "разнес" кого-то из своих офицеров и полетел к головному отраду.

Глухой выстрел, высокий, высокий разрыв шрапнели. Началось.
Офицерский полк развернулся и пошел в наступление: спокойно, не останавливаясь, прямо на деревню. Скрылся за гребнем. Подъезжает Алексеев. Пошли с ним вперед. С гребня открывается обширная панорама. Раскинувшееся широко село опоясано линиями окопов. У самой церкви стоить большевистская батарее и беспорядочно разбрасывает снаряды вдоль дороги. Ружейный и пулеметный огонь все чаще. Наши цепи остановились и залегли: вдоль фронта болотистая, незамерзшая речка. Придется обходить.

Вправо, в обход двинулся Корниловский полк. Вслед за ним поскакала группа всадников с развернутым трехцветным флагом…

Корнилов!

В рядах - волнение. Все взоры обращены туда, где виднеется фигура командующего…

А вдоль большой дороги совершенно открыто юнкера подполковника Миончинского подводят орудия прямо в цепи под огнем неприятельских пулеметов; скоро огонь батареи вызвал заметное движение в рядах противника. Наступление, однако, задерживается…
Офицерский полк не выдержал долгого томления: одна из рот бросилась в холодную, липкую грязь речки и переходить вброд на дугой берег. Там - смятение, и скоро все поле уже усеяно бегущими в панике людьми мечутся повозки, скачет батарее.
Офицерский полк и Корниловский, вышедший к селу с запада через плотину, преследуют.

Мы входим в село, словно вымершее. По улицам валяются трупы. Жуткая тишина. И долго еще ее безмолвие нарушает сухой треск ружейных выстрелов: "ликвидируют" большевиков… Много их…
Кто они? Зачем им, "смертельно уставшим от 4-х летней войны", идти вновь в бой и на смерть? Бросившие турецкий фронт полк и батарее, буйная деревенская вольница, человеческая накипь Лежанки и окрестных сел, пришлый рабочий элемент, давно уже вместе с солдатчиной овладевший всеми сходами, комитетами, советами и терроризировавший всю губернию; быть может и мирные мужики, насильно взятые советами. Никто из них не понимает смысла борьбы. И представление о нас, как о "врагах" - какое то расплывчатое, неясное, созданное бешено растущей пропагандой и беспричинным страхом.

- "Кадеты"… Офицеры… хотят повернуть к старому…

Член ростовской управы, с. д. меньшевик Попов, странствовавший как раз в эти дни по Владикавказской жел. дороге, параллельно движению армии, такими словами рисовал настроение населения:

"…Чтобы не содействовать так или иначе войскам Корнилова в борьбе с революционными армиями, все взрослое мужское население уходило из своих деревень в более отдаленные села и к станциям жел. Дороги… - "Дайте нам оружие, дабы мы могли защищаться от кадет" - таков был общий крик всех приехавших сюда крестьян… Толпа с жадностью ловила известия с "фронта", комментировала их на тысячу ладов, слово "кадет" переходило из уст в уста. Все, что не носило серой шинели, казалось не своим; кто был одеть "чисто", кто говорил "по образованному", попадал под подозрение толпы "Кадет" - это воплощение всего злого, что может разрушить надежды масс на лучшую жизнь; "кадет" может помешать взять в крестьянские руки землю и разделить ее; "кадет" это злой дух, стоящий на пути всех чаяний и упований народа, а потому с ним нужно бороться, его нужно уничтожить"*161.

Это несомненно преувеличенное определение враждебного отношения к "кадетам", в особенности в смысле "всеобщности" и активности его проявления, подчеркивает, однако, основную черту настроения крестьянства - его беспочвенность и сумбурность. В нем не было ни "политики", ни "Учредительного Собрания", ни "республики", ни "царя"; даже земельный вопрос сам по себе здесь, в Задонье и в особенности в привольных Ставропольских степях, не имел особенной остроты. Мы, помимо своей воли, попали просто в заколдованный круг общей социальной борьбы: и здесь, и потом всюду, где ни проходила Добровольческая армия, часть населения более обеспеченная, зажиточная, заинтересованная в восстановлении порядка и нормальных условий жизни, тайно или явно сочувствовала ей; другая, строившая свое благополучие - заслуженное или незаслуженное - на безвременьи и безвластия, была ей враждебна. И не было возможности вырваться из этого круга, внушить им истинные цели армии. Делом? Но что может дать краю проходящая армия, вынужденная вести кровавые бои даже за право своего существования. Словом? Когда слово упирается в непроницаемую стену недоверия, страха или раболепства.

Впрочем, сход Лежанки (позднее и другие) был благоразумен - постановил пропустить "корниловскую армию". Но пришли чужие люди - красногвардейцы и солдатские эшелоны, и цветущие села и станицы обагрились кровью и заревом пожаров…
У дома, отведенного под штаб, на площади, с двумя часовыми-добровольцами на флангах, стояла шеренга пленных офицеров - артиллеристов квартировавшего в Лежанке большевистского дивизиона.

Вот она новая трагедия русского офицерства!..

Мимо пленных через площадь проходили одна за другой добровольческие части. В глазах добровольцев презрение и ненависть. Раздаются ругательства и угрозы. Лица пленных мертвенно бледны. Только близость штаба спасает их от расправы.
Проходить генерал Алексеев. Он взволнованно и возмущенно упрекает пленных офицеров. И с его уст срывается тяжелое бранное слово. Корнилов решает участь пленных:

Предать полевому суду.

Оправдания обычны: "не знал о существовании Добровольческой армии"… "Не вел стрельбы"… "Заставили служить насильно, не выпускали"… "Держали под надзором семью"…
Полевой суд счел обвинение недоказанным. В сущности не оправдал, а простил, Этот первый приговор был принят в армии спокойно, но вызвал двоякое отношение к себе.
Офицеры поступили в ряды нашей армии."

Суворин Б.А. "ЗА РОДИНОЙ"

"Ген. Корнилов решил избегать боя до соединения с кубанской группой, которого мы добились, к сожалению, гораздо позднее. Все столкновения с большевиками до самого Екатеринодара, несмотря на их громадное численное превосходство и громоздкость нашего обоза, оканчивались для НИХ ПЛачевно. Впервые они попробовали нас задержать у границы Дона и Ставропольской губернии, но результат для них был ужасен. Наши потери были 1 убитый (случайным попаданием) и человек 20 раненых, все в офицерской роте Кутепова, которого не взлюбил начальник штаба ген. Романовский, впоследствии убитый в Константинополе, и не хотел передать более ответственной должности. БОЛЬШЕВИКИ, совершенно не умевшие пользоваться своей артиллерией, почти без офицеров, брошенные своими комиссарами и начальством, потеряли более 500 человек.

В этом селе - Лежанке, я впервые увидел весь ужас братоубийственной, беспощадной войны. В начале боя, когда впервые я увидел разрывы большевистской артиллерии, когда я представил себе, что там, на той стороне речки, в веселом освещенном солнцем селе, с поднимающимися к небу колокольнями православных храмов, засели какие-то озверелые люди, мечтающие о нашем истреблении, сделалось как-то жутко на душе.
За что, думалось мне? За то, что мы не идем за продажным большевиком Лениным, за евреем Бронштейном, за то, что мы хотим увидеть вновь свою Родину великой и счастливой?
Эти трупы русских людей, разбросанные по улицам большого села, все это было кошмарно. Страшный призрак гражданской войны, с которой мне пришлось встретиться лицом к лицу, подействовал тягостно на меня. Потом мне пришлось видеть много, много крови, но так устроен человеческий механизм, что сильнее привычки нет ничего на свете, и даже ужасы гражданской войны не производили впечатления на привыкшие нервы.
Следующее, серьезное на этот раз и ожесточенное сопротивление большевики оказали под Кореневской станицей. Здесь наша маленькая армия имела перед собой не сброд, как в Лежанке. Здесь впервые наши части понесли серьезные потери.
Самое тяжелое для командования были наши раненые. Их приходилось возить с собой по ужасным дорогам при самых тяжелых условиях, почти без организованной помощи.
Оставлять раненых нельзя было, это значило обрекать их на верную и мучительную гибель. Так было с ранеными, оставленными при ОТХОДе из Новочеркасска и Ростова. где большевистская прислуга госпиталей, до сиделок включительно, с необычайными надругательствами перебила всех раненых. Та же участь постигла раненых и сестер милосердия, оставленных под Екатеринодаром.
Как страдали наши раненые и больные, какие мучения им приходилось переносить в этих тряских повозках, без ухода, без хороших перевязок, без серьезной медицинской помощи.
Один раз ночью на одном ИЗ самых трудных переходов по страшной грязи, почти без дороги. по разлившимся ручьям, я шел за обозом с ранеными. Впереди везли молодого юнкера. Он не был тяжело ранен, но у него уже началось заражение крови. Об операции думать было нечего. Всю ночь он кричал от боли. От его крика некуда было уйти и кажется мне эта страшная ночь, кустарник, кругом вода, кочки, выбившиеся из сил лошади и слышится этот страшный непрерывный крик. Утром он скончался.
В другой раз я обогнал раненого в повозке: сверху шинели, покрывавшей его, лежал револьвер, как он объяснил для того, чтобы застрелить возницу, если он заметит, что он хочет его бросить и самому застрелиться.
Как бы не были тяжелы страдания во всякой войне, в войне против потерявших всякое представление о пощаде, в братоубийственной резне, положение раненых было бесконечно более тяжелое.
Тот медицинский персонал, который посвятил себя уходу за ними, те женщины сестры-милосердия, которые должны были бессильно следить за медленным мучительным умиранием этих несчастных молодых людей, не будучи в состоянии как-нибудь облегчить их участь, достойны преклонения.
Русская женщина на этом походе показала себя на удивительной высоте, во всем разделяя ужасные условия этого длительного небывалого подвига.
Как я уже говорил выше, ни одного, даже частичного, неуспеха наша армия не потерпела до самого Екатеринодара и на обратном пути на Дон, но все эти победы или успехи не давали ощутительных результатов.
Разбив врага под одной станицей, армия, привязанная к своему обозу, без намека на базу, где она могла бы остановиться и хотя бы отдохнуть, не могла преследовать его и должна была, чаше всего без отдыха, двигаться все дальше вперед, где она неминуемо должна была встретить новые, во много раз сильнейшие, массы неприятеля.
У большевиков были нескончаемые резервы, наша же армия могла увеличивать лишь свой обоз раненых и тем затруднять свое продвижение.
Нужно было необычайную смелость и уверенность в духе своих бойцов, чтобы совершить этот, ни с чем несравнимый, поход среди большевистского океана, и будущий военный историк, когда начнут изучать этот русский Анабазис, не раз преклонится перед решимостью, талантом, находчивостью вождей и непреодолимым духом маленькой армии, бывшим сильнее всех разочарований, которые неумолимая судьба готовила нам на каждом шагу..."

"Вскоре мы добрались до Лежанки, где впервые встретили сопротивление большевиков в начале похода, сопротивление столь дорого стоившее им.
Мы остановились у священника. Была страстная неделя. Матушка пекла куличи. Красили яйца и мы рассчитывали хорошо встретить Пасху в гостеприимном доме. Большевики казались нерешительными и как будто отказывались от преследования.
Мы жили спокойно. Ходили с милыми сестрами Энгельгардт в церковь. Искали водку и скучали по новому идеалу - Новочеркасску, который казался нам таким же прекрасным, как исчезнувший из наших мечтаний Екатеринодар.
От первой донской станицы, Егорлыцкой, восставшей одной из первых, мы были в 25-ти верстах и не понимали, почему мы не идем туда, где казался отдых обеспеченным. А как мы мечтали об отдыхе.
Так, в ничего неделании, дожили мы до страстной субботы и вполне были уверены, что встретим Пасху здесь. Но вот с утра, приблизившиеся большевики, открыли стрельбу по Лежанке.
Снаряды ложились довольно аккуратно по селу, имея мишенью колокольню церкви, вокруг которой размещались штаб, ген. Деникин, ген. Алексеев и остальное начальство.
Были раненые. На площади лежала убитая лошадь. Я сходил к полк. Реснянскому, приехавшему из дальней командировки. Его впечатления о России были самые мрачные. Россия безвозвратно погибала. Я грустно возвращался домой. В десятке сажень неожиданно ударил снаряд и улица опустела.
У нас было подавленное впечатление неизвестности. "Мы пообедали и многие расположились поспать. Нас было человек десять в комнате. Артиллерия большевиков действовала вяло. В это время нам приказано было быть готовыми через час, так как мы уходили из Лежанки.
Посыпались догадки, предположения. Итак, мы не увидим Пасхи!
Я пошел к своей лошади, чтобы приготовиться к отъезду. Когда я проходил через двор, низко надо мной пролетел снаряд и ударил где-то за нами невдалеке.
«Перелет», подумал я, потом «недолет», а «потом...»
Я не успел дойти до конюшни, как страшный треск раздался сзади меня и как будто в самом доме, где мы жили, Я бросился в него.
В одно мгновение мне показалось, что снаряд упал в наш дом, где спало человек десять, и я представлял себе уже кучу изуродованных тел.
В узком коридоре я встретил перепуганную матушку, ее дочку, скользившую как-то вдоль стены и жену офицера, жившую у них, всю в крови. Все это кричало и охало. Я бросился в нашу комнату. Все были на ногах и никто не ранен.
Оказалось, что снаряд попал у самого окна нашей хозяйки, выбил раму и к счастью никого не тронул. Только осколки стекла порезали гостью матушки.
После всего этого всем было не до сна и нам приказано было торопиться. Мы уходили на Дон, в Егорлицкую.
Прощай куличи, пасхи и красные яйца!

Мы вышли вечером кружной дорогой вдоль какой-то речки.
Сейчас передо мной карты и с помощью записной книжки я силюсь припомнить этот переход. Ведь это было три года тому назад. Три года испытаний, и сколько пережил я за это время.
Я не нашел подробной карты - десятиверстки, которая бы мне указала наш путь; но, развертывая их непослушные свитки, я вспоминаю другие места, другие надежды. Все это куски России, великой, единой, которые ушли от нас и в этом беглом взгляде на холодную карту, испещренную именами, то дорогими, то связанными с тяжелыми воспоминаниями, тоска захватывает сердце. Мы же были там. Там на русской земле искали мы счастье и свое и своей Родины. Эти краски географической карты залиты русской кровью, и про этих людей, безумно любящих и любивших свою Родину, болтают озлобленные эмигранты, ничего не делавшие для ее спасения, кроме надменного самолюбования и оценивания ошибок тех, кто работал, кто умирал на этих забытых полях, - чьих могил мы никогда не найдем.
Неужто это все было напрасно, а нужны самодовольные рассуждения и пошлость человечества, чувствующего себя в безопасности?
* * *
Этот переход был очень легкий. Во первых мы шли на Дон, а во-вторых мы торопились к заутрени.
Наступала темнота, появилась ущербленная луна в облаках. Спичек не было и мы курили по очереди, так чтобы можно было зажигать папиросу от последнего. Как берегли мы этот священный огонь.
И вот в темноте к нам вышли мельницы, предвестие жилья. Все заторопились, лошади прибавили хода. Замелькали хаты.
Лихорадочно мы стали разыскивать квартирьеров, и всех потянуло к церкви.
Она уже была ярко освещена.
Светлая заутреня уже шла.
Кое-как привязав к плетню указанного дома лошадь, распустив ей подпругу, я побежал в церковь.
Она была полна народу. В ней было жарко от людей и свечей. Пот лил градом. Но какое наслаждение было услышать наше великое:
«Христос Воскресе.»
Я смотрел на серьезные, точно испуганные, лица казаков, на своих друзей и слезы радости, слезы воскресения так и бежали из глаз.
«Христос Воскресе», говорит батюшка.
«Воистину Воскресе», гулом идет к нему ответ, и слышу я его сейчас и вижу эти одухотворенные простые лица, освещенные свечами и чувствую ту радость, удивительную, великую, которая, как ураганом, увлекла меня к счастью.
Да, воскрес Христос и мы воскреснем, воскресли уже, и пение великой песни, как будто заунывное и вместе с тем волшебное по своей силе, надежде и ясности спасения, сжимает так радостно сердце, что свечка дрожит в руке и слезы в глазах отражают бесчисленные огни свечей и страшная лихорадочная радость горит в сердце, в голове.
Ген. Алексеев христосуется со священником, за ним Деникин. Нет сил терпеть. Хочется плакать, не зная отчего, и я выхожу, мимо тех же бородатых, с исступленно-вдохновенным лицом казаков, из церкви..."

КАКУРИН И.И. "Первый Кубанский Генерала Корнилова поход"

"21 февраля утром Добровольческая армия выступила из Егорлыцкой на село Лежанка Ставропольской губернии, находящееся в 22 верстах южнее. В авангарде шел Офицерский полк с батареей. Противник, увидев, идущую в воде цепь, открыл по ней огонь. Генерал Марков с одной из рот атакует мост. Красные не выдерживают атаки и стремительно бегут в село, преследуемые нашим огнем. В этом бою ярко сказался недостаток у нас конницы: ни хорошей разведки, ни энергичного преследования противника не было. И в других боях мы это чувствовали.
В этот день генерал Корнилов выслал к походному атаману Попову офицерский разъезд из офицеров 6-го Донского казачьего полка в 15 шашек под командой подполковника Ряснянского с новым предложением о соединении с Добровольческой армией. Подполковник Ряснянский настиг отряд походного атамана в станице Великокняжеской и поручение передал, но генерал Попов вновь категорически отказался покинуть Донскую область.
22 февраля армия отдыхала в селе Лежанка, наполовину оставленном жителями. Убитые офицеры с воинскими почестями были погребены на местном кладбище. Генералы Алексеев и Корнилов проводили их до места вечного упокоения.
23 февраля утром армия выступила из Лежанки на станицу Плосскую Кубанской области..."

КАКУРИН И.И. "Первый Кубанский Генерала Корнилова поход"
(Возвращение в Лежанку - прим. И.У.)

17 апреля генерал Деникин выслал из Плосской Егорлыцкую 1-й конный полк, в составе коего находились и лейб-казаки: подъесаулы С. Краснов и Ф. Рыковский, хорунжий Н. Ляхов и братья С. и Г. Чекуновы, подхорунжий Г. Мигулин и казак Харламов. После полудня армия тронулась из Плосской на село Лежанка Ставропольской губернии, ей памятное по бою 21 февраля. На этот раз село нас встретило без всякого сопротивления и с населением, уже не бросившим свои дома.
18 апреля. День прошел в Лежанке спокойно. Настроение у добровольцев было хорошее: выбрались из окружения, соединились с восставшими донцами; армия пополнилась кубанцами, и генерал Покровский сформировал конный отряд в составе нескольких сотен. Доносился отдаленный гул артиллерийской стрельбы - то донцы вели бой с красными у станицы Заплавской, расположенной в 14 верстах от Новочеркасска. Вечером было выставлено усиленное охранение с пулеметами.
19 апреля перед рассветом часть Офицерского полка была посажена на подводы и выехала в северо-восточном направлении. Было приказано выбить красных из села Лопанка, находящегося в 15 верстах.
Произошел встречный бой, и стремительным ударом противник был опрокинут и село занято. Ночью части возвратились в Лежанку.
20 апреля 2-я и конная бригады срочно ушли на помощь донцам в Гуляй-Борисовку в тыл красным, наступавшим на донские станицы Егорлыцкую и Мечетинскую. В Лежанке остались 1-я бригада и конный отряд генерала Покровского, а с ними весь походный лазарет армии с 500 ранеными и обоз. Пройдя 15 верст, передовые части 2-й бригады вошли в соприкосновение с противником, и после первых стычек с красными последние прекратили наступление на Мечетинскую и стали поспешно отступать на слободу Гуляй-Борисовка. Наступала уже ночь, и генерал Богаевский с бригадой прекратил преследование, остановившись на отдых в большом хуторе. 1-му конному полку полковника Глазенапа было приказано после освобождения Егорлыцкой наступать к Мечетинской. Противник, заметив выход из Лежанки большой колонны, повел на село энергичное наступление с востока и юга. Их была подавляющая масса. 1-я бригада заняла позиции редкой цепью и, подпустив противника на тысячу шагов, сильным огнем заставила его залечь. Затем бригада перешла в атаку, поддержанная подвижными пулеметными батареями на тачанках, и обратила его в бегство по всему фронту. Бригада преследовала красных несколько верст. Наступила ночь.
Выдвинувшимся вперед частям приказано было отойти к селу и выставить усиленное охранение. Потери в Офицерском полку были серьезные, до 50 человек. Был ранен и командир полка генерал Боровский.
После отдыха на хуторе 2-я бригада генерала Богаевского выступила около 10 часов вечера и, пройдя насколько часов в полной тишине, на рассвете 21 апреля атаковала слободу Гуляй-Борисовку Корниловским полком, шедшим в авангарде. По-видимому, противник не ожидал нашего появления. Из крайних хат началась беспорядочная стрельба, скоро прекратившаяся. Суматоха поднялась по всей слободе. Цепи корниловцев во главе с полковником Кутеповым ворвались в нее. Началась ловля и истребление неприятеля по дворам. Пленных сгоняли на площадь на краю слободы. Вскоре их набралось у партизан генерала Казановича более 300 человек. Здесь впервые от начала похода было получено приказание генерала Богаевского, по случае страстной субботы, пленных не расстреливать. Но суровая действительность заставила военно-полевой суд отнестись к некоторым из них более строго.
В страстную субботу конница генерала Эрдели вступила в Егорлыцкую, где была встречена казаками с хоругвями и иконами. Добровольческая армия соединилась с восставшими донцами южных станиц. У армии теперь есть тыл, и в первой половине дня в тыл, в станицу Еroрлыцкую, из Лежанки кружным путем ушел весь походный лазарет и обоз 1-й бригады. Обоз оставлял Лежанку под обстрелом артиллерии противника.
Обстрел начался с утра и постепенно усиливался. Было видно разворачивание красной пехоты. Затем вся эта масса перешла в наступление. Бой был жестокий. Бригада генерала Маркова с трудом сдерживала наступление превосходных сил противника. Неоднократно Офицерский и Кубанский стрелковый полки, поддержанные подвижными пулеметными батареями на тачанках, то там, то здесь переходили в контратаки, но красные, подаваясь в иных местах назад, поддерживаемые резервами, продолжали наступать. Упорный бой шел на самой окраине села, на кладбище. Красные захватили кирпичный завод и угрожали перерезать дорогу на Егорлыцкую, для восстановления положения была послана инженерная рота - последний резерв генерала Маркова, численностью в 80 человек, и была снята с соседнего участка полурота в 50 человек. Немедленной атакой красные были выбиты из кирпичного завода и бежали, оставив на месте два пулемета и много патронов. По всему фронту наступление красных стало выдыхаться. Только к вечеру красные окончательно были отброшены от села в свое исходное положение. Выставив охранение, части бригады расположились в домах на окраине. В минувшем бою части бригады понесли чувствительные потери - до 80 человек, из которых 7 убитых потерял Офицерский полк; Инженерная рота потеряла убитыми 8 офицеров и свыше 20 ранеными. Снова при бригаде образовался походный лазарет со 150 ранеными. Вечером, в конце боя, из Лежанки в Еroрлыцкую перешел штаб армии.
22 апреля. Первый день святой Пасхи прошел спокойно в 1-й бригаде в Лежанке. В светлый праздник добровольцам пришлось хоронить своих соратников на том же кладбище, где раньше были похоронены первые четыре жертвы начала похода. Конница встретила светлый праздник в Егорлыцкой. Бригада генерала Богаевского спокойно встретила светлый день в Гуляй-Борисовке. Вечером этого дня колонна 1-й бригады на подводах тронулась по дороге на Егорлыцкую, переехала мост через реку Егорлык, ту реку, которую 21 февраля переходил вброд Офицерский полк, но вскоре свернула с дороги вправо по направлению к железнодорожному разъезду Прощальный. В сумерках хвост полка был внезапно обстрелян наскочившим на него грузовиком с пулеметом, но одного артиллерийского выстрела было достаточно, чтобы грузовик поспешно скрылся.

ПАВЛОВ В.Е. "Марковцы в боях и походах за Россию в освободительной войне 1917-1920 годов" Том 1, Париж, 1962 (Сборник)


БОЙ У СЕЛА ЛЕЖАНКА

21 февраля (6 марта). Утром Добровольческая армия выступила из станицы Егорлыцкой на село Лежанка Ставропольской губернии, находящееся в 22 верстах. В авангарде, по-прежнему, Офицерский полк с батареей полковника Миончинского и Техническая рота. Генерал Марков, обгоняя свои части, со всеми поздоровался и ускакал вперед со своими ординарцами. Снега нет совершенно, но густая, липкая, черноземная масса делает поход тяжелым. Сделали привал, затем второй. Было известно, что Лежанка занята красными, и, в частности, там стоят части 39-й пехотной дивизии. Следовательно, бой неизбежен.
Откуда-то по колонне Офицерского полка передается приказание:
- Ротные командиры к командиру полка!
Все следят, куда идут командиры. Слегка в стороне от дороги все видят генерала Маркова и полковника Тимановского. К ним идут полковник Плохинский, полковник Лаврентьев, полковник Кутепов, ротмистр Дударев, полковник Кандырин, подъезжают верхом полковник Миончинский и полковник Гершельман. О чем они там говорят? Но - "это дело хозяйское". Совещание кончилось, и все его участники направляются к своим частям и отдают распоряжения.
И, наконец... от авангардной 4-й роты отделяются взводы и идут влево от дороги, за ними вся рота. От 1-й роты один взвод идет по дороге вперед, другой вправо - на топографический гребень, вдоль которого идет дорога. Влево рысью уходит конница, скоро исчезнувшая за цепью курганов.
Когда походные заставы отошли примерно на версту, полк в колонне двинулся вперед. Генерал Марков значительно впереди. Все тихо. Что впереди? Где противник? - Не видно. Лишь за перегибом впереди лежащей местности видна верхушка колокольни села Лежанки.
Вдруг над колонной высоко в небе появляется маленькое белое облачко от разрыва шрапнели. Другое, третье... Наконец их уже не счесть. И все "журавли". Полк начинает разворачиваться в боевой порядок, левее его Техническая рота. А шрапнели все продолжают "давать журавлей": со стороны Лежанки стреляет батарея, и стреляет прескверно.
Роты быстро достигли гребня, откуда местность начинает понижаться к реке Средний Егорлык, на противоположном берегу которой расположено село. Едва заметив появление цепей, красные открыли ружейный и пулеметный огонь. Расстояние слишком велико (около 2 верст), и стрельба их недействительна. Не снимая с ремней винтовок и не прибавляя шага, роты идут на сближение. По дороге идет полковник Тимановский с трубкой в зубах, опираясь на палку.
Расстояние все уменьшается, и пули все чаще и чаще пролетают мимо ушей. Впереди уже ясно видна вся обстановка: полоса камышей, за ними огороды и на них окопы красных, за огородами село. Невольно усиливается шаг, перешедший затем в бег, чтобы скорее достичь камышей и укрыться от взоров противника. Но - взводу поручика Кромма приказано остановиться и ротным пулеметам открыть огонь. По этому взводу сосредатачивается главная сила огня противника, наносящая ему потери.
В это время над огородами по ту сторону реки с поразительной точностью разрываются несколько шрапнелей батареи полковника Миончинского, заставив красных ослабить свой огонь. Головные взводы без потерь достигают камышей. Ливень огня сбивает верхушки камышей над головами останавливающихся там офицеров.
У моста генерал Марков, полковник Тимановский. Они нацеливают 2-ю роту на молниеносную атаку моста; левее 4-я, правее 3-я и 1-я роты должны поддержать атаку 2-й роты, всеми возможными мерами стараясь форсировать реку.
Но в это время 3-й взвод 1-й роты, штабс-капитана Згривец, достигнув и скрывшись в камышах, не остановился, а продолжал продвижение вперед. Раздвигая руками камыши, утопая в воде, офицеры взвода, пройдя 2-3-саженный пояс камышей, оказались на чистой воде. До камышей противоположного берега было всего лишь шагов 20; воды всего лишь по пояс. Но положение взвода создавалось трагичным: неглубокий Егорлык имел илистое дно, выше колен уходили в ил ноги. Движение сильно замедлилось. Красные, увидев идущую по воде цепь, открыли по ней огонь. Одна мысль была у всех: скорей добраться до камышей противоположного берега. Шли с трудом; некоторые пытались плыть… Но вот, наконец, и другой берег; снова скрыты от взоров противника и есть опора - камыши. Вперед!
Выйдя из камышей, взвод атаковал красных, находящихся в десяти шагах. Красные не оказали никакого сопротивления: их охватила паника, и они бросились бежать. Офицеры штыковыми ударами, выстрелами в упор, устилали путь их бегства в село трупами. Перед взводом и левее него толпы красных бежали на дорогу от моста в село. Здесь к ним подскакали двое верховых… в погонах. Один из них, оказавшийся прапорщиком Варнавинского полка, кричал:
- Товарищи! Собирайтесь на соборную гору! Кадеты штурмуют мост.
Залп - и оба падают убитыми (впоследствии, возвращаясь снова на Дон, офицеры видели на кладбище села среди свежих могил одну с надписью: "Барон, прапорщик Борис Николаевич Лисовский. Убит бандой Каледина 21 февраля 1918 г.").
Выбежав на дорогу, взвод разделяется: два отделения преследуют красных, бегущих в село, другие два поворачивают налево, навстречу бегущим от реки... Красные не ожидали встретить у себя в тылу офицеров...
В этот момент генерал Марков атаковал мост. В момент офицеры были на другом берегу. Левее 4-я рота частью перешла вброд реку и опрокинула красных. Правее 3-я рота, частью вброд, частью на оказавшихся на реке лодках, также переправилась на другой берег. Генерал Марков бежал с головным взводом по дороге к селу за бегущими красными. И вдруг он остановился в недоумении, увидев перед собой офицеров 1-й роты.
- А вы откуда взялись? - спросил он. Он не ожидал такого маневра 3-го взвода 1-й роты.
Здесь генерал Марков отдал приказание: 1-й роте продолжать преследование противника по ведущей от моста улице села; 3-й роте обходить село справа; 2-й и 4-й - слева. Увидев, что офицеры собирают пленных, он закричал:
- Пленными не заниматься. Ни минуты задержки. Вперед!
А в это время отделения 3-го взвода продолжали преследование на улице села. Чем дальше в лихом и быстром преследовании бежали вперед, тем гуще перед ними были красные. Последние бежали, как куры перед автомобилем. Офицеры стреляли на бегу в упор, кололи...
Вот они на соборной горе... Церковь посреди площади и... четырехорудийная батарея с суетящейся возле орудий прислугой; орудия стреляют. Впереди поручик Успенский, за ним другие. Они атакуют батарею. Прислуга бежит, остаются несколько человек, среди них трое в офицерских погонах... Они "сдались".
3-я рота обходит село справа. У ветряных мельниц стреляет красная батарея. Но она успевает сняться, оставив лишь зарядный ящик.
Перед 2-й ротой, обходящей слева, красные исчезли в селе. Еще левее скачет в обход села конный отряд полковника Гершельмана и конные разведчики 1-й батареи, посланные туда генералом Марковым.
Село взято.
***
На опустевшей от красных площади остановились головные отделения 3-го взвода 1-й роты, дальше продолжать преследование не было сил. Подходит вся 1-я рота.
Генерал Марков подскакал к 4-й роте. Увидя пленных, он закричал:
- На кой черт вы их взяли?
Скачет ко 2-й роте. Все благополучно, и спешит на церковную площадь. Сзади раздается беглая стрельба.
- Узнать, в чем дело, - приказывает он ординарцу.
Ординарец вернулся с донесением: "Стрельба по вашему приказанию, Ваше Превосходительство!"
На площади к генералу Маркову подвели пленных артиллеристов, среди них командир батареи. Офицеры видят, что генерал Марков вне себя от гнева, и слышат возбужденный его голос:
- Ты не капитан! Расстрелять!
Но подъехал генерал Корнилов:
- Сергей Леонидович! Офицер не может быть расстрелян без суда. Предать суду! (На следующий день над пленными офицерами был суд. Так как их преступление было очевидно, их не оправдали, но... простили и влили в части армии). /…/
***
Потери Офицерского полка выразились в количестве 4-х убитых (все взвода поручика Кромма) и нескольких раненых. Незначительные потери, огромный успех первого боя и восторг офицеров своим командиром влили во всех уверенность в дальнейших успехах полка и армии.
Патронов в бою было израсходовано мало, а добыто огромное количество. Приходилось весьма сожалеть, что были захвачены орудия горного образца, снаряды которых оказались для армии ненужными.
22 февраля (7 марта). Армия отдыхала в селе Лежанка, наполовину оставленном жителями. Бежали потому, что поверили рассказам красных о жестокостях, чинимых "кадетами". В течение дня немалая часть бежавших вернулась в свои дома, которые нашла совершенно нетронутыми и не разграбленными. Смущение было огромное, когда добровольцы не требовали, а просили и за все расплачивались. Не возвращались в село лишь люди призывного возраста, боясь, что их мобилизуют, и те, которые связали себя службой у красных.
В этот день, в присутствии генералов Алексеева, Корнилова, Деникина, Маркова и других в сельской церкви было отпевание четырех убитых офицеров.
Мы проводили их с воинскими почестями до их могилы на сельском кладбище. Отслужена была последняя лития, а потом генерал Алексеев сказал со слезами на глазах о наших первых жертвах похода, о нашей обреченности в дальнейшем. Генерал Корнилов внимательно осмотрел закрытые могилы и сказал нам: "Запомните, господа, где мы их похоронили: может быть, близкие будут искать эти одинокие могилы".
23 февраля (8 марта). Утром Добровольческая армия выступила из села Лежанки и скоро вошла в пределы Кубанской области. Конный отряд полковника Глазенапа несколько раньше выступил в юго-восточном направлении на село Белая Глина, дабы отвлечь внимание красных от истинного направления движения армии. Офицерский полк с 1-й батареей на этот раз шел в арьергарде. Погода была чудесная, дорога совершенно сухая; идти было легко. Колонны частей шли в образцовом порядке.
Вдоль колонны Офицерского полка проскакал генерал Марков. Роты быстро "взяли ногу". Проезжая 4-ю роту, он вдруг громко спросил:
- Четвертая рота, что это за строй?
Не успел ротмистр Дударев ответить, как вся рота сказала:
- Справа по три, Ваше Превосходительство!
Этот кавалерийский строй унаследован был всей ротой от главной составной ее части, Ударного дивизиона кавалерийской дивизии. В ответ раздалась реплика генерала Маркова:
- Я вам покажу! Пехота, а справа по три...
И так как генерал Марков ускакал дальше, так ничего и не "показав", то рота весь дальнейший поход и проходила в кавалерийском строю "справа по три".
Совершив без утомления двенадцативерстный переход, армия остановилась в первой кубанской станице Плосской, разместившись там по квартирам. Сразу же всех поразила резкая противоположность тому, что было в селе Лежанка: станица не была оставлена жителями, и казаки встретили их приветливо и радушно, страха перед пришедшей армией они не испытывали. Всего 12 верст разделяло два различных характера, две психологии - казачью и крестьянскую. И это несмотря на то, что крестьяне Ставрополья жили не беднее казаков.
Но задумываться над этим офицерам не хотелось, они были заняты приведением себя в порядок в ожидании скорого и, видимо, обильного вкусного обеда. Они видели, как расторопные казачки готовили еду. Особенно пострадали куры; их приходилось ловить офицерам "по всем правилам военного искусства" и не всегда удачно; особенно беспомощны были офицеры в "убийстве" кур: казачки и казаки это проделывали с поразительной ловкостью и без всякого "оружия". Курьезы и смех! Казачки решительно отказывались брать деньги за угощенье.
В Технической роте особенное оживление: прапорщика Шмидта, одетого в черкеску, казаки принимали за Великого Князя Николая Николаевича. Впрочем, сходство действительно поразительное. Ему, как и тем, кто с ним, оказывалось особо почтительное внимание и хлебосольство. Казаков не разуверяли ни теперь, ни потом.
Был впоследствии даже такой случай: один офицер, подойдя к прапорщику Шмидту, сказал ему на ухо:
- Ваше Императорское Высочество, я вас узнал! - На это ему Шмидт также тихо ответил:
- Ну и молчи!
Когда спросили Петра Эдуардовича, зачем он дал такой странный ответ, он объяснил, что если бы он постарался разуверить офицера, что он не Великий Князь, ему офицер все равно не поверил бы, а приказ "Великого Князя" молчать действительно заставил бы его не распространять этот вздорный слух.
Несмотря на благожелательное отношение казаков станицы к добровольцам и несмотря на то, что они бесспорно разделяли цели и задачи Добровольческой армии (генерал Корнилов почти в каждой станице разговаривал с казаками), тем не менее они не внимали призыву вступить в борьбу против большевиков. Не ожидали этого добровольцы.
24 февраля (9 марта) армия выступила дальше в западном направлении, имея в арьергарде Офицерский полк. Сделав в хуторе Ново-Ивановском двухчасовой привал, перешла на ночлег в станицу Незамаевскую. Здесь она нашла иное отношение казаков и к большевикам, и к себе: предчувствуя или понимая, что могут дать им большевики, казаки взялись за оружие и дали армии пополнение - пешую и конную сотни.
25 февраля (10 марта). С утра армия снова в походе. Шедшему в арьергарде Чехословацкому батальону пришлось отбить атаку и нанести большие потери кавалерийскому отряду красных. За это дело генерал Корнилов выдал батальону награду в 5000 рублей.
Пройдя всего лишь 15 верст, армия остановилась в станице Веселая и расположилась по квартирам, что весьма удивило всех. Стали строить догадки о причинах этого. То обстоятельство, что армия находилась уже недалеко от Владикавказской железной дороги, заставляло предполагать о возможном переходе ею этой дороги и даже с весьма вероятным боем, и что все это может произойти ночью. И действительно, около 21 часа армия выступила дальше, имея в авангарде Офицерский полк, Техническую роту, Юнкерский батальон и 1 батарею, под общим начальством генерала Маркова. Направление движения было взято по прежнему на запад, на станцию Сосыка, но, пройдя верст десять, у хутора Упорный авангард круто повернул на юг.
В темноте Офицерский полк по небольшой проселочной дороге, спускаясь вниз, прошел по гати, перешел мост через реку Тихонькая... Но орудия застряли на гати. Полковник Миончинский мобилизовал все силы батареи: кустарник, камыш, солома... все валится на гать. Ей на помощь подошла Техническая рота: вяжутся фашины, крепится мост... Стучат топоры. Среди глухого шума работающих людей слышен отчетливый резкий голос генерала Маркова. Наконец орудия благополучно перешли мост, но снова застряли на второй половине гати. Подбежала Офицерская рота. Скоро орудия оказались на твердом грунте, и авангард тронулся дальше.
- С ним не пропадем и везде пройдем, - говорили про генерала Маркова.
Где-то вправо раздались 2-3 взрыва.
26 февраля (11 марта). Перед рассветом авангард вошел в станицу Ново-Леушковскую и, не задержавшись в ней, продолжал путь, но уже в западном направлении. Еще 5-6 верст, и он вышел на железную дорогу, пропуская мимо себя армию. Генерал Марков распоряжался на переезде. Здесь же был и генерал Корнилов.
Однако, переход армией железной дороги не прошел спокойно: с севера, со стороны станции Сосыка, подошел бронепоезд красных и начал обстрел переезда. Оказалось, железнодорожный путь был подорван слишком близко, но его скоро отогнала 1-я батарея, выехав на версту вперед. Когда прошли последние части, тронулся за ними и Офицерский полк с батареей.
Наступила ночь.
***
Уже было далеко за полночь, а Офицерский полк с батареей все еще в походе. Дорога была хорошая, но дул холодный ветер. Усталость давала себя чувствовать. Вспоминалась солдатская песенка:
"Хорошо служить в пехоте;
Впрочем, очень чижало…"
Короткие остановки мало облегчали. Одолевал сон. Вдруг длительная остановка: впереди задержка при переходе болотистой балки. Многие заснули. Даже резкий оклик генерала Маркова не сразу всех разбудил. Кое-кто задержался, приводя в порядок свою изорванную обувь; ему брошено короткое приказание:
- В первом же бою добыть цельные сапоги!
Отстающих нет; колонна идет в порядке. Беда, если "приспичило пойти до ветра" по большому делу: генерал Марков тут ничего не скажет, но догонять своих нелегко. Генерал Марков не может ехать спокойно: он должен быть всюду. И обоз он не оставляет без внимания. Он знает всех едущих на подводах.
- Что с вами? - обращается он к одному штаб-офицеру.
- Болен, Ваше Превосходительство!
- Позвать доктора и сказать ему, чтобы он доложил мне о состоянии здоровья этого офицера! - После доклада доктора, генерал Марков приказал передать "больному", что "армии такие больные не нужны".
Наконец, вот и станица Старо-Леушковская, но арьергард должен ждать, пока вся армия втянется в нее. Досадно утомленным тридцативерстным переходом в течение суток быть в степи на холоде и голодными. Но - "як треба, то треба".
27 февраля (12 марта). Только под утро Офицерский полк и батарея втянулись в станицу и остановились в указанном им районе. Конечно, некоторым взводам пришлось сразу же идти в заставы и оставить надежды на отдых и еду.
Полковник Биркин со своим отделением был послан в заставу у мельницы и неожиданно нашел там заставу корниловцев в 10 человек. Корниловцы были в возбужденном состоянии... Оказалось, ночью на них натолкнулась колонна красных, шедшая в станицу, и они бесшумно разделались с нею: около сотни убитых лежало на дороге, и стояло 5-6 захваченных подвод с оружием. Но быть смененными они не решились, так как не получили никакого уведомления об этом, и полковник Биркин с отделением вернулся в станицу. Отдохнуть ему опять не пришлось: армия уже выступала.
Пройдя еще 20 верст, армия пришла в станицу Ирклиевскую, и только здесь было объявлено о ночевке и даже добавлено - спокойной. Необходимость отдыха была огромна: ведь армией за полутора суток пройдено до 50 верст.
28 февраля (13 марта). Объявлено о возможной дневке в станице, и, действительно, армия простояла не только весь день, но и еще одну ночь. Добровольцы основательно отдохнули.
Конечно, среди офицеров велись разговоры на темы, выдвигаемые походом. Прежде всего, о безболезненном переходе Владикавказской железной дороги. Объяснение у всех одно: армию ведет генерал Корнилов. Затем - куда направляется армия? Тут - разногласия. Одни убеждены, как убеждены были и до перехода железной дороги: она идет на станцию Тихорецкая и изменила лишь направление удара на нее; другие утверждают, что теперь она идет на Екатеринодар и что для этого совершенно не нужно предварительно разбить Тихорецкую группу красных. В одном офицерском взводе по этому вопросу шел весьма горячий спор, и мир восстановил командир взвода, штабс-капитан Згривец, своим обычным приемом: "Слышь! Почистите винтовки, а пойдем туда, куда прикажет генерал Корнилов".
1 (14) марта. Утром армия двинулась по дороге на станицу Березанскую, имея в авангарде Корниловский ударный полк с батареей. Офицерский полк на этот раз шел почему-то в голове главных сил, что всем казалось новым за поход.
Впереди начался бой и, судя по стрельбе, серьезный. Колонна остановилась.
В это время бывший в голове колонны генерал Корнилов, обратившись к генералу Маркову, сказал:
- Помогите корниловцам! Если мы не собьем противника до вечера, мы будем окружены.
Тревога генерала Корнилова была понятна: он не думал, что красные будут оказывать упорное сопротивление армии в таком отдалении от железной дороги; не допускал мысли, что кубанские казаки будут на стороне красных, как случилось теперь. Оказалось, что противник не только обороняет станицу большими силами, но и сидит в окопах.
Генерал Марков выехал вперед. За ним Офицерский полк с батареей. Вскоре полк свернул с дороги и перестроился в боевой порядок. Выйдя на линию корниловцев, оба полка перешли в наступление. На фланге - конный дивизион.
Красные встретили полки жесточайшим ружейным и пулеметным огнем. Но цепи, не останавливаясь, спокойно, с винтовками на ремне, шли вперед; лишь изредка кто-нибудь на ходу давал выстрел-другой по важной цели. Красные не выдержали такого уверенного наступления и, сначала одиночками, а затем и всей своей массой, поднялись и бросились бежать, бросая пулеметы и винтовки.
Пройдя окопы красных на пологом гребне, добровольцы в 3-4 сотнях шагов увидели станицу, куда ныряли красные, укрываясь в постройках, садах, в огородах и в камышах пересекающей станицу речки. Конный дивизион обошел станицу и преследовал красных уже за ней. В станице вылавливали укрывшихся; иные платились жизнью, а на станичной площади старики-казаки поучали свою молодежь за помощь красным.
Офицерский полк не задержался в станице и вслед за конным дивизионом перешел в занятую им станицу Журавскую, проделав за день до 30 верст.
Потери полка в бою были ничтожны.
2 (15) марта. Вся армия перешла в станицу Журавскую, выделив Корниловский полк и конный дивизион полковника Гершельмана для занятия станции Высеки, на железной дороге Тихорецкая - Екатеринодар. Станция была взята. Оставшийся на ней конный дивизион не подорвал железнодорожный путь в сторону Тихорецкой, стоял беспечно и неожиданной атакой красных с бронепоездом был с потерями выбит.
Посланный для восстановления положения Партизанский полк встретил упорное сопротивление и не мог взять станции ночной атакой. Положение армии, имеющей теперь на фланге сильную группу красных, базирующуюся на Тихорецкую, было тяжелое. Разбить в первую голову красных в Выселках стало первой и неотложной задачей.
3 (16) марта. До рассвета на помощь партизанам выступил отряд генерала Маркова: Офицерский полк, Техническая рота и 1-я батарея; ему был придан и батальон корниловцев.
Под прикрытием утреннего тумана отряд подошел к станции версты на 2-3 и стал разворачиваться. Впереди была слышна стрельба. Не доходя гребня, офицерские роты встретили отходящих партизан, пропустили их и ускорили движение на гребень. Едва поднявшись на него, они нос к носу столкнулись с наступающими густыми цепями красных. С дистанции в 50 шагов офицеры ринулись в штыки. Местами произошел короткий рукопашный бой; красные были опрокинуты. Расстояние быстро увеличивалось: офицерские цепи, продолжая наступление, преследовали красных огнем, но, встреченные огнем многих пулеметов из построек поселка, залегли. Тем временем красные с помощью резервов снова перешли в наступление.
Генерал Марков был в цепи полка. В этот момент к нему подскакал красавец-казак, высокого роста, с красным башлыком 17-го Баклановского полка.
- Очень рад видеть вас, есаул Власов! - громко заговорил генерал Марков, - как нельзя вовремя подошли: на наш левый фланг наступают матросы... Как бы до штыков не дошло! Атакуйте их, только поскорее!
- Слушаюсь, Ваше Превосходительство! - ответил есаул Власов, изящно отдав честь, скачком сел в седло и, круто повернув коня, карьером понесся к своей сотне, стоявшей в укрытом от пуль месте. Через несколько минут лава казаков в 40 шашек с гиком бросилась в атаку. Затрещала пальба и... стихла.
- Вперед, бегом! - и с криком "ура" цепь Офицерского полка кинулась в атаку. Теперь снова цепи оказались шагах в ста от красных. Атака есаула Власова сделала свое дело: его сотня изрубила ведущую часть красных - матросов и соседних с ними. Батарея затушила пулеметный огонь из мельницы; она заставила красный бронепоезд укрыться за зданиями поселка, а затем поспешно уйти в сторону станции Тихорецкой. Красные бежали через поселок на восток, но там они попали под огонь обошедшей станцию с севера офицерской роты. Генерал Корнилов в решающий момент атаки станции был с цепями.
Станция была взята и противник разбит, но части Добровольческой армии понесли большие потери. Это был первый серьезный и жестокий бой. На стороне красных, кроме матросов (их было до 150 человек, погибли почти все), участвовали казаки и части 39 пехотной дивизии, чем и объяснялось их упорство. Генерал Марков был вне себя. К нему не обращались с вопросами о случайных пленных, а священнику, просившему о помиловании "заблудившихся", он ответил:
- Ступайте, батюшка! Здесь вам нечего делать.
В конной атаке погиб и есаул Власов. В момент схватки с матросами под ним был убит конь. Есаул упал, но, вскочив, он снес голову стрелявшему матросу и тут же погиб под пулями другого.
- Есаул! Есаул! - закричали его казаки. Изрубив матросов, они уже не могли преследовать красных: они столпились у тела своего командира и рыдали. Ночью тело есаула Власова и других убитых были преданы земле на кладбище поселка Выселки.

***
Уже в полных сумерках Офицерский полк, Техническая рота и 1-я батарея расположились на ночлег в поселке станции Выселки и близлежащей станице Суворовской. Генерал Марков приказал отдохнуть "как следует" и, кроме того, всем нашить на головные уборы белые повязки, чтобы в бою легче было отличить своего от красного. Тем частям отряда, которые остановились в станице Суворовской, приказано было не платить за питание, как репрессия за участие казаков этой станицы на стороне красных.
Партизанский полк и батальон корниловцев со взятием станции ушли на присоединение к главным силам армии в станицу Журавскую.
Стало всем известно об екатеринодарских добровольческих частях. Несколько дней назад здесь эти части потерпели поражение и отошли к Екатеринодару. Но факт существования добровольческого отряда в Екатеринодаре теперь был бесспорен, и путь в Екатеринодар не представлялся трудным: красные будут сжаты с двух сторон и не помешают соединению армии с Кубанским отрядом.

ПАВЛОВ В.Е. "Марковцы в боях и походах за Россию в освободительной войне 1917-1920 годов" Том 1. Париж, 1962 (Сборник)
Марковцы в Первом походе Добровольческой армии.
(Возвращение в Лежанку. Прим. - И.У.)

БОИ У СЕЛА ЛЕЖАНКА

19 апреля (2 мая). Перед рассветом часть полка была посажена на подводы и выехала в северо-восточном направлении. Было приказано выбить красных из села Лопанка, находящегося в 15 верстах. Произошел встречный бой, и стремительным ударом противник был опрокинут и село занято. Ночью части вернулись в Лежанку.
20 апреля (3 мая). 2-я и Конная бригады срочно ушли на помощь донцам, которые вынуждены были оставить станицы Егорлыцкую и Мечетинскую. В Лежанке остались 1-я бригада и Конный отряд генерала Покровского, а с ними - весь походный лазарет армии с 1500 ранеными и обоз.
Вскоре обнаружилось наступление красных на село с востока и юга. Их была подавляющая масса. Генерал Марков отдал приказ - не допустить противника ворваться в село и разбить его. Вся бригада заняла позиции редкой цепью. Выдано по 30 патронов на человека. Кроме того, генерал Марков приказал в полках часть пулеметов держать на подводах, составить из них подвижные пулеметные батареи, готовые вынестись вперед, по возможности, на фланги цепей противника, поражать их фланговым огнем, чем облегчить пехоте переход в контрнаступление. Это был первый случай в армии организации таких батарей.
Противник приближался. Ему оставалась верста до села, когда он на ходу открыл огонь. Несколько его орудий обстреливали цепи 1-й бригады. Это пулеметы, выскочив вперед своих цепей, заливались огнем. Ему отвечали редким ружейным и орудийным огнем.
Но вот противнику оставалось пройти последние каких-нибудь 1000 шагов, как сильный огонь обороняющихся заставил его залечь. Еще момент, и вперед вылетели пулеметные батареи, открыв огонь с дистанции в 500-600 шагов, посыпая его огнем во фланги. У противника замешательство, а громкое "ура" перешедшей в атаку бригады обращает его в бегство по всему фронту. Только частью своих сил бригада преследовала красных несколько верст.
С прекращением преследования противник остановился и стал приводить себя в порядок. Его батареи стреляли по выдвинувшимся частям полка. 4-я рота остановилась в 2-3 верстах от села на линии больших стогов соломы и сараев с сельскохозяйственными машинами. Шрапнели рвались над ней, нанося ей потери. Несколько серьезно раненых были внесены в сараи, где пули были не столь опасны. К несчастью, один снаряд попал в сарай и зажег находившееся в нем сено. Огонь распространился так быстро, что из сарая не успели вынести всех раненых. Трое из них погибли в пламени.
Наступила ночь. Выдвинувшимся вперед частям приказано отойти к селу и выставить сильное охранение.
Потери в Офицерском полку были серьезны: до 50 человек. Был ранен в голову и командир полка, генерал Боровский. По приказанию генерала Маркова полк принял полковник Дорошевич.
21 апреля (4 мая). Страстная суббота. Пришло радостное сообщение: 2-я пехотная и Конная бригады разбили красных у села Гуляй-Борисовка и заставили их поспешно отойти от станицы Егорлыцкой и очистить станицу Мечетинскую. Итак, Добровольческая армия соединилась с восставшими донцами южных станиц, которые вошли в подчинение генералу Деникину. Теперь территория армии уже не ограничивалась территорией одной станицы или села. У армии теперь есть тыл, и в первой половине дня в тыл, в станицу Егорлыцкую, уехал весь походный лазарет. Вместе с лазаретом был отослан и обоз всей 1-й бригады. Обоз оставлял село под обстрелом артиллерии противника.
Обстрел начался с утра и постепенно усиливался. Одновременно было видно разворачивание красной пехоты на значительно большем фронте, нежели в предыдущие дни, и с охватом села с северо-востока и юго-запада. Затем вся эта масса перешла в наступление. Захваченные пленные в стычках передовых частей заявили, что на митинге минувшей ночью было решено во что бы то ни стало взять Лежанку, чтобы в ней встретить праздники.
Бой был жестокий. Неоднократно выскакивали вперед пулеметы на тачанках и 1-я батарея, расстреливая красных чуть ли не в упор. Неоднократно Офицерский и Кубанские полки то там, то здесь переходили в контратаки, но красные, подаваясь в иных местах назад, поддерживаемые резервами, продолжали наступать. Упорный бой шел на самой окраине села, на кладбище. Красные захватили кирпичный завод и угрожали перерезать дорогу на станицу Егорлыцкую. Для восстановления положения была послана Инженерная рота - последний резерв генерала Маркова. 80 человек, поддержавшие часть Офицерского полка, не смогли сломить сопротивление противника в 500 человек и залегли. Пришлось снять с соседнего участка полуроту в 50 человек. Немедленной атакой красные были выбиты из кирпичного завода и бежали, оставив на месте 2 пулемета и много патронов.
По всему фронту наступление красных стало выдыхаться. Генерала Марков приказал Инженерной роте "пройтись в село Лопанка с пасхальным визитом", но общая обстановка перед селом заставила его отменить приказание. Только к вечеру красные окончательно были отброшены от села.
На этот раз красные не задерживались на виду у села, а отошли в те села, из которых они пришли. Выставив охранение, части бригады расположились в домах на окраине. Мечта многих побывать в церкви у Светлой Заутрени не осуществилась. Не было приготовлено ничего для пасхального стола, так как еще утром хозяйственные чины вместе с обозом уехали в станицу Егорлыцкую. Разговелись только тем, чем угостили жители.
В минувшем бою части бригады понесли чувствительные потери - до 80 человек, из которых 7 убитых, потерял Офицерский полк; Инженерная рота одними убитыми потеряла 8 офицеров и свыше 20 ранеными. Снова при бригаде образовался походный лазарет с не менее чем 160 ранеными.
Опять ранен был и командующий Офицерским полком, полковник Дорошевич. Генерал Марков назначил командовать полком полковника Хованского.
Вечером, в конце боя из Лежанки в станицу Егорлыцкую уехал штаб армии.
22 апреля (5 мая). 1-й день Святой Пасхи. Перед рассветом части бригады приготовились к возможному наступлению красных, но последние не появлялись: решили праздновать. Так русские люди, вчера ведшие бой, сегодня отдыхали и отмечали день Святой Пасхи в пятнадцати-двадцативерстном удалении друг от друга.
Грустный праздник был у жителей: они боялись ухода добровольцев и прихода красных. Грустный он был и для добровольцев: в Светлое Христово Воскресение им пришлось хоронить своих соратников. Похоронили их на том же кладбище, на котором раньше были похоронены первые четыре жертвы начала похода.
Генерал Марков обошел свои части и поздравил их с Праздником. Ему кричали "ура". Посетил он и раненых, которые забыли на время свои боли, увидев своего любимого начальника. Пошутил он над 4-мя ранеными 4 роты:
- Что это вы подставляете свои ноги и руки? (двое были ранены в ноги и двое в руки). А я так вообще не подставляю себя под пули.
Вызвал генерал Марков улыбку даже у тяжелораненых. Один офицер был ранен в живот навылет, и у него началась кровавая рвота. Подошел генерал.
- Ну, что? Ранен? - Раненый улыбнулся, кивнул головой.
- По глазам вижу, что выздоровеете!
Эта улыбка смертельно раненого, этот случай запомнились. Раненый действительно выздоровел.
Трудно было подыскать название генералу Маркову, которое оценивало бы его целиком. Он и "Ангел-Утешитель", как в описанном случае, он и "Ангел-Хранитель", как называли его в обозе армии, грозой которого он был, он и "Бог войны", и "Шпага генерала Корнилова".
Вечером этого дня бригада выстроилась на северной плошали села, и ей было объявлено, что она оставляет село. Колонна на подводах тронулась по дороге на станицу Егорлыцкую, перешла мост через реку Егорлык, ту реку, которую в свое время переходил вброд Офицерский полк, но вскоре свернула с дороги вправо. В сумерках хвост полка был внезапно обстрелян наскочившим на него грузовиком с пулеметом. Но одного артиллерийского выстрела было достаточно, чтобы грузовик поспешно скрылся.
23 апреля (6 мая). 2-й день Святой Пасхи. На рассвете бригада подошла к разъезду Прощальный на железной дороге Торговая - Батайск. Высланные подрывники к станции Целина подорвали там путь, а бригада в это время основательно разрушила его у разъезда. Выполнив эту задачу, она двинулась в станицу Егорлыцкую, куда и прибыла еще засветло, проделав за сутки до 50 верст.
Встреча и прием станичниками ставших у них по домам добровольцев были искренне радостными, с широким гостеприимством. Теперь их отношение к добровольцам совершенно не было равнодушным, как два месяца назад. Они признались в своем заблуждении. И это произошло ровно через два месяца, как тогда им и говорил генерал Корнилов. Старик-казак с гордостью заявлял, что его два сына, служивших раньше в Императорской Гвардии, теперь "бьют большевиков". Все это радовало добровольцев, усиливало пасхальное настроение.
24 апреля (7 мая). 3-й день Святой Пасхи. За ночь все чины бригады спокойно выспались и проснулись в бодром и радостном состоянии. Не теряя времени, разбрелись по станице, чтобы встретить и похристосоваться со своими знакомыми и друзьями. Все спешили в походный лазарет навестить и поздравить раненых соратников. "Христос Воскресе! - Воистину Воскресе!" - раздавалось по станице.
Во второй половине дня разнесся слух о выступлении. Досадно! Но бодрое настроение оставалось. На вечерней перекличке и молитве было объявлено: рано утром бригада выступит на подводах. Никаких вещей с собой не брать, но патронами запастись. Итак, снова в поход, но, как будто, на короткое время. Куда и с какой целью? Ответ на эти вопросы генерал Марков дал бы короткий и определенный: "Это вас не касается!"
О предстоящей задаче похода узнали лишь 7 офицеров Инженерной роты во главе с подполковником Александровым, которых генерал вызвал к себе и им сказал:
- Инженеры! На вас возлагается серьезная задача, от которой зависит успех нашего набега на треугольник станций: Крыловская - Сосыка-Ейская и Сосыка-Владикавказская. Вам надлежит пробраться в тыл к красным и около разъезда Хуторской на железной дороге на Ейск подорвать основательно полотно железной дороги и перерезать телефонные и телеграфные провода. Нужно, чтобы все, что есть на этих трех станциях, попало нам в руки. В ночь на 27 апреля (10 мая) вы должны выполнить этот приказ, а с утра я примусь за красных. Вам в помощь дается три проводника и сотня черкесов. Подробные приказания даны подполковнику Александрову.
Ночью отряд тронулся в путь.
25 апреля (8 мая). В 6 часов утра 1-я пехотная и Конная бригады выступили в юго-западном направлении. Целый день тряски на подводах и прибытие в станицу Незамаевскую. Переход около 65 верст. Ночевка.
Казаки просили генерала Маркова оставить отряд для защиты их станицы, на что тот предложил им самим сорганизоваться для защиты, а еще лучше - влиться в части бригады. Те колебались.
26 апреля (9 мая). Утром генерал Марков объехал части и объявил задание, данное армии:
- Идем запасаться боевой провизией. 2-я бригада будет наступать на станцию Крыловская. 1-я в центре, на станции Сосыка-Владикавказская и Сосыка-Ейская; Конная - левее, на станции Леушковская. Цель - захват всего, что имеется у красных на этих 4-х станциях. Боевая провизия необходима ввиду массового прилива в ряды армии кубанских казаков.
От станицы Незамаевской 1-я и Конная бригады пошли по разным направлениям. Проехав около 30 верст, 1-я бригада остановилась, не доезжая нескольких верст до станции Сосыка-Владикавказская. Разъезды от Черкесского конного дивизиона, приданного бригаде, доносили, что станция занимается большими силами противника с бронепоездом.
По диспозиции штаба армии атака трех бригад должна начаться одновременно с рассветом следующего дня.
С наступлением ночи 1-я бригада стала разворачиваться в боевой порядок: Офицерский полк - для атаки станции Сосыка-Владикавказская, Кубанский - левее его; с занятием этой станции бригада должна, заходя левым плечом вперед, наступать на станцию Сосыка-Ейская.
***
Отряд подполковника Александрова в течение 25 и 26 апреля (8 и 9 мая) скрытыми путями, весьма осторожно приближался к Владикавказской железной дороге севернее станции Сосыка. В ночь на 27-е (10 мая) он перешел дорогу и приблизился к месту своего назначения. Оставив шагах в 300 от железной дороги черкесов и проводников, офицеры подползли к полотну и принялись за работу. Через короткое время - команда: "Отползай". У полотна остались двое. Следующая команда: "Поджигай". Раздались сильные взрывы. И в этот момент всего лишь в нескольких шагах от места взрыва офицеры увидели силуэт остановившегося бронепоезда. Еще момент, и по ним понеслась с него пулеметная очередь: видимо, красные заметили отбегавших. На рассвете отряд взял направление на гул начавшегося боя и благополучно присоединился к бригаде.
27 апреля (10 мая). Незадолго перед рассветом 1-й роте было приказано произвести демонстрацию наступления. Рота сбила заставу красных, но, подойдя к железной дороге на 200 шагов, была встречена картечным и пулеметным огнем бронепоезда. Она залегла и в этот момент подверглась атаке красной пехоты с флангов. В жестокой схватке сопротивление роты было сломлено, и она стала отходить. Преследовавшие ее красные были остановлены пулеметным огнем батарейных и ротных пулеметов. На всем фронте разгоралась стрельба.
Едва стало светать, Офицерский полк перешел в наступление. Перед железной дорогой, не в силах преодолеть сильнейший огонь противника, он залег, но через несколько минут, когда 1-я батарея отогнала бронепоезд, а слева у кубанцев уже неслось "ура", он сбил красных, занял станцию и, не задерживаясь на ней, повел наступление вдоль железной дороги в северном направлении. Красные отходили, не оказывая уже сопротивления, и вскоре совершенно рассеялись.
Генерал Марков с Черкесским дивизионом, не обращая внимания на разбегавшихся красных, прискакал на станцию Сосыка-Ейская. На обоих станциях было захвачено несколько эшелонов с "боевой провизией", которую немедленно стали перегружать на те подводы, на которых ехала бригада, в то время как Офицерский полк продолжал двигаться на север. Бронепоезд красных успел проскочить станцию Крыловская до занятия ее 2-й бригадой.
Был момент тревоги: к станции Сосыка с востока подходила большая колонна пехоты и кавалерии. Выяснилось, что это были казаки станицы Незамаевской, шедшие на присоединение к бригаде. Их было свыше 500 человек. Генерал Деникин, приехавший на станцию, их всех назначил на пополнение в 1-ю бригаду, и им тут же было выдано оружие.
Тем временем, Офицерский полк занял станицу Павловскую, радостно встреченный жителями. Генерал Марков просил их немедленно разойтись по домам, так как станица не будет удерживаться, что вызвало у жителей восклицания: "Что теперь будет с нами?" Захваченных здесь пленных в числе нескольких десятков человек генерал Марков приказал отпустить.
К вечеру в станицу Павловскую пришел и Кубанский полк, а ночью вся бригада двинулась дальше на север.
28 апреля (11 мая) она пришла в станицу Ново-Михайловскую, в 6-7 верстах западнее станции Крыловской, занятую с жестоким боем 2-й бригадой, но еще ведшей бой севернее ее. Через несколько часов на станцию выступила вся 1-я бригада, но на ней не задержалась, а проследовала на восток через станицу Екатериновку в станицу Ново-Пашковскую, где и расположилась на ночлег. За нею отошла и 2-я бригада.
29 апреля (12 мая). Бригада перешла в село Гуляй-Борисовку и 30 апреля вернулась в Егорлыцкую.
Уставшими вернулись части с "налета на Сосыку", но бодрыми. Одержан был большой успех и добыты трофеи, нужная для армии "боевая провизия". 2-я бригада захватила даже два орудия. В первый раз Добровольческая армия вела наступление на фронте в 30 верст.
Потери в Офицерском полку были большие: около 100 человек, из которых на долю одной 1-й роты пришлось 27 человек убитыми и 44 ранеными, свыше половины ее состава. Был ранен и командующий полком, полковник Хованский, третий командир за время с 20 апреля (3 мая).
С 27 апреля (10 мая) в командование полком вступил полковник Тимановский. Генерал Марков расстался со своим неразлучным помощником, оставаясь, однако, его ближайшим начальником.
30 апреля (13 мая) - дата окончания Корниловского, Ледяного, 1-го Кубанского похода Добровольческой армии.